Титан
Шрифт:
– Я смогу.
– Нет, – решила Сирокко, – я сама не очень хорошо себя чувствую. Вопрос состоит в том, делать ли нам привал здесь, в коридоре, где так жарко, или выйти наружу?
Габи оглянулась на длинный спуск позади них.
– Я не против немного попотеть.
Хотя было невыносимо жарко, надо было подумать о костре. Они не дебатировали этот вопрос. Сирокко достала из рюкзака Джина небольшие веточки и мох и принялась разводить костер. Вскоре, потрескивая, разгорелось небольшое пламя. Она изредка подбрасывала туда небольшие веточки, разбивая
Хорошая команда, – подумала Сирокко, сгорбившись наблюдая как Габи нарезает кубиками овощи в оставшееся со вчерашнего дня кипящее жаркое. Руки у Габи были маленькие и проворные, под ногти набилась коричневая грязь. Они больше не могли тратить воду для мытья.
Габи вытерла тыльной стороной ладони лоб и посмотрела на Сирокко. Она неуверенно улыбнулась. Когда Сирокко улыбнулась ей в ответ, улыбка Габи стала шире. Один глаз у нее почти полностью закрывала повязка. Она опустила в похлебку ложку и громко черпнула.
– Эту редиску лучше хрумкать сырой, – сказала она. – Давай твою тарелку.
Она щедро налила добавку и они опершись спинами друг о друга ели.
Было очень вкусно. Слушая потрескивание костра и стук ложек о деревянные тарелки, Сирокко была рада расслабиться и ни о чем не думать.
– У тебя нету соли?
Сирокко порылась в рюкзаке и нашла мешочек с солью, а кроме того, две завернутые в листья забытые конфеты. Она протянула одну Габи и рассмеялась, увидев, как загорелись у той глаза. Она отставила свою тарелку и развернула конфету, засахаренную фрукту, поднесла ее к носу и понюхала. Она пахла слишком хорошо, чтобы так сразу съесть ее. Она раскусила ее пополам и рот наполнился ароматом абрикос и сладкого крема.
Габи была просто на грани истерики, видя как наслаждается Сирокко.
Сирокко съела вторую половинку, затем стала бросать жадные взгляды на конфету Габи, которую та положила рядом с собой. Габи изо всех сил старалась не рассмеяться.
– Если ты собираешься оставить это на завтрак, то тебе придется не спать всю ночь.
– О, не беспокойся. У меня просто достаточно манер, чтобы знать, что десерт надо есть после обеда.
Минут пять она разворачивала конфету, затем еще минут пять изучала ее, не обращая внимания на ужимки Сирокко. Сирокко походила на кокер-спаниеля за обеденным столом и на бездомную женщину перед витриной кондитерской лавки, у нее перехватило дыхание, когда Габи наконец положила конфету в рот.
Они смеялись до колик в животе. Габи, очевидно, была на седьмом небе от счастья, от оказанного ей внимания; лицо ее пылало от смеха и возбуждения, глаза искрились.
– Почему она не могла просто расслабиться и наслаждаться?
Мысли Сирокко, видно, отразились на ее лице, потому что Габи моментально посерьезнела. Она коснулась руки Сирокко и вопросительно на нее посмотрела, затем медленно покачала головой. Никто из них не решился заговорить, но Габи своим видом говорила красноречивее всяких слов:
– Тебе
Сирокко улыбнулась, Габи ответила ей тем же. Они дохлебали похлебку, держа тарелки около ртов и не заботясь о манерах.
Но все уже было не так. Габи молчала, скоро ее руки начали дрожать и тарелка со стуком выпала на ступеньки. Задыхаясь, она принялась рыдать. Она слепо нащупывала руку Сирокко у себя на плече. Затем она подогнула коленки и сжала кулаки под подбородком, зарывшись лицом под шею Сирокко и продолжала рыдать.
– О, как мне плохо, как плохо!
– Так разрядись, выплачься. – Сирокко прижалась щекой к коротковолосой черной головке, очень хорошенькой, и начала ерошить ей волосы, потом приподняла за подбородок лицо Габи и начала смотреть, куда бы поцеловать ее, выискивая неприкрытый повязкой участок. Она уже собиралась поцеловать Габи в щеку, но в последний момент передумала, хотя засомневалась, стоит ли это делать, и поцеловала ее в губы. Они были влажные и теплые.
Габи посмотрела на нее долгим взглядом, громко шмыгнула и снова уткнулась лицом в плечо Сирокко. Она зарылась в ямку около шеи и затихла. Ни дрожи, ни рыданий.
– Как ты можешь быть такой сильной? – спросила Сирокко. Голос ее звучал приглушенно, но близко.
– А как ты можешь быть такой смелой? Ты спасла мне жизнь.
– Нет, – покачала головой Габи, – я не это имею в виду. Если бы тебя не было рядом, я бы сошла с ума. А ты даже не плачешь.
– Я так легко не плачу.
– Изнасилование – это легко? – Габи снова поискала глаза Сирокко.
– Боже, мне причинили такую боль! Меня оскорбил и Джин, и ты. И я не знаю, кто из вас хуже!
– Габи, я бы занялась любовью с тобой, если бы знала, что это поможет. Но я тоже страдаю. Физически.
– Это не то, – покачала головой Габи. – Не то, чего я от тебя хочу, даже если бы ты чувствовала себя здоровой. Если ты «могла бы», то это нехорошо. Я не Джин, и мне легче страдать, чем получать любовь таким образом. Достаточно того, что я люблю тебя.
– Что ей сказать? Что сказать? Надо сказать правду, – решила Сирокко.
– Я не знаю, полюблю ли я тебя когда-нибудь тоже. Такой любовью. Но помоги мне, – она наклонилась к Габи и быстро вытерла ей нос. – Помоги мне, – продолжала она, – ведь ты мой лучший друг из тех, что я когда-либо имела.
Габи кротко выдохнула.
– Мне сейчас это необходимо. – Сирокко подумала, что Габи сейчас опять заплачет, но этого не случилось. Она коротко обняла Сирокко и поцеловала ее в шею.
– Жизнь тяжелая штука, правда? – тихо спросила она.
– Да, это так. Давай спать.
Они расположились на трех ступенях; Габи растянулась на самой верхней, Сирокко металась и ворочалась на следующей и последние красные угольки костра тлели на нижней ступеньке.
Сирокко рыдала во сне и проснулась в полной темноте. С нее градом тек пот. Во сне над ней опять стоял Джин с ножом. Габи спустилась к ней и держала ее пока не миновал ночной кошмар.