Тьма над Петроградом
Шрифт:
По лужайке, отделявшей штурмовую группу от дворца, полз какой-то человек. Мари вскинула «маузер», навела прицел на лазутчика…
Но тот вскочил и замахал руками:
– Не стреляйте! Это я!
– Луиджи?! – удивленно проговорил Серж.
Циркач пробежал последние метры и скатился в овражек, где укрылся Серж со своими спутниками.
– Что случилось? – выкрикнула Мари, подскочив к нему и схватив за плечи. – Почему ты бросил Бориса… почему ты бросил остальных? Я подозревала… я давно подозревала… еще тогда, в Париже…
– Мари,
Серж приподнялся над краем укрытия, навел бинокль на башню. Ему показалось, что в одном из окон мелькнуло человеческое лицо, но тут же снова скрылось.
– Ладно, – проговорил он, опуская бинокль, – прежний план остается в силе, с той поправкой, что мы теперь знаем, где Борис и женщины. Луиджи, ты сможешь вернуться в башню и кое-что им отнести?
– Попытаюсь, – ответил циркач, перехватив подозрительный взгляд Мари.
– Хорошо, тогда начинаем! – Серж занял удобную позицию для стрельбы, взглянул на часы. – Мари, пробирайся к сараю и жди, когда Пантелей поднимет шум. Тогда прорываешься к конюшне. Я иду туда же с этой стороны…
Саенко ловко выскочил из овражка, но припустил, как ни странно, не к имению, а в сторону от него.
– Куда это он? – насторожилась Мари.
– Не знаю… – Серж с интересом следил за Пантелеем. – Хотя, кажется, догадываюсь…
Отбежав на некоторое расстояние от укрытия, Саенко снова поменял направление, перешел на шаг и вскоре оказался на лужайке, где расположилось небольшое стадо коров со своим предводителем – престарелым одноглазым пастухом. Саенко издалека приметил это стадо и пастуха, греющегося возле маленького костра.
При виде приближающегося Саенко коровы забеспокоились.
– Буренки, я здесь! – постарался успокоить их пастух. – Со мной вам нечего бояться! А ты что тут шляешься, животин беспокоишь?
Последние слова относились, разумеется, к Саенко.
– Здорово, землячок! – обратился Пантелей Григорьевич к пастуху. – Чтой-то ты тут со своим стадом в таком месте задержался? Тут тебе ни травы, ни водопоя…
– Дак вот на первую травку буренок своих гонял, на пригорочек солнечный, – степенно объяснил пастух, – за зиму-то они совсем оголодали. А теперь обратно мимо усадьбы пройти надо, а там эти, антихристы, развоевались! Палят и палят! А ты, парень, не из них будешь?
– Какое там, земляк! – отмахнулся Саенко. – Я-то сам из ростовских… Эх, хороши у нас места! Сейчас уж все, верно, цветет…
– А как же ты к нам из такой дали забрел?
– Да так уж моя планида повернулась. То война, то революция эта, будь она неладна… а теперь еще эти, анархисты… Ох и подлый же народ! А ты, землячок, покурить не желаешь?
– Отчего не покурить? – Пастух подозрительно взглянул
– Да ты, земляк, не сумлевайся! Табачок у меня имеется! – Саенко поспешил вытащить свой кисет и протянул его пастуху: – Угощайся, земеля, только вот огоньку дай…
– Огоньку – это можно. – Пастух солидно кивнул и запустил руку в кисет, его отношение к прохожему заметно улучшилось. – А и хороший у тебя табачок! Где брал?
– У солдата одного выменял, – отозвался Пантелей, аккуратно сворачивая самокрутку. – Так как насчет огоньку?
– А вон возьми головню да прикуривай. – Пастух показал на догорающий костерок.
– Вот спасибочки! – Саенко схватил головню, собрался прикурить и вдруг замахал руками в воздухе: – Да отстань ты, окаянный!
– Ты чего размахался-то? – удивленно спросил пастух, отступая в сторону, чтобы Саенко не задел его горящей головней.
– Дак слепень привязался! – Саенко продолжал махать руками, не выпуская головню. – Ох и не люблю я энтих слепней! Моего свояка раз укусил в щеку, так его так раздуло – есть неделю не мог! Совсем оголодал, горемычный!
– Да ты бы хоть головню положил!
Но Саенко метался по лужайке, размахивая горящей головней, и все больше приближался к коровам. Коровы, почуяв неладное, забеспокоились и тревожно замычали.
– Да брось ты эту головню к чертям собачьим! – крикнул пастух, с удивлением и испугом глядя на странного незнакомца.
Тот выделывал какие-то странные кренделя, кружился, как заправский танцор, подскакивал на месте, махал руками, как ветряк крыльями, и вдруг, как будто нечаянно, ткнул горящей головней под хвост крупной и неторопливой черно-белой корове по кличке Майка. Майка жалобно взревела, скакнула вверх всеми четырьмя ногами, как будто пытаясь взлететь, и галопом припустила вперед, не разбирая дороги.
Путь ее лежал туда, где в свободных позах расположились остальные коровы, наслаждаясь покоем и ожидая распоряжений пастуха. Увидев с ревом несущуюся на них Майку, коровы, должно быть, вообразили, что наступил их коровий конец света, заревели дикими голосами и побежали прочь с лужайки в направлении графской усадьбы.
– Ты что же, окаянный, натворил? – вскричал пастух, бросившись наперерез и пытаясь остановить свое стадо, а заодно огреть кнутом бессовестного проходимца, который устроил такую коровью панику.
– Да ты не бойся, земляк! – кричал Саенко, догоняя коров. – Сейчас я их того… обратно заверну… ты не пужайся, мы их сей же час успокоим…
Однако вместо того чтобы остановить и успокоить коров, он только увеличивал охватившую их панику и ловко направлял стадо прямым ходом к усадьбе.
Старый пастух почти нагнал стадо и хлестнул Саенко кнутом. Пантелей отскочил в сторону, перехватил кнут и, завладев им, ловко щелкнул под ногами замыкающей коровы. Она взбрыкнула, подкинув задние ноги, и поддала жару.