Тьма – посвящённым
Шрифт:
С тем большим презрением Гримо относился к клиентам «Абсента» – этим выскочкам, самодельным вампирам, чьи нежные рожицы напоминали подушечки для игл. Означенная публика, во главе с красоткой Валери, хрустела кожей, звенела цацками и всячески мельтешила перед гримовым носом каждую ночь. Они знать не знали о Системе, однако, наслаждались ее дурманящими дарами с безудержным упоением… Ну а если бы вдруг и узнали, то наверняка не придали бы новости совершенно никакого значения.
Гримо сошел с крыльца «Абсента», думая о кичливых превращенных; о Макдональдсоне, выдавшем пару традиционно-кретинских поручений и покинувшем
Неспешно созерцая это мутное варево мыслей, морлок миновал клуб и двинулся к стоянке, расположенной кварталом ниже, где парковал свой мотороллер (на другие транспортные средства, за исключением скейтборда и велосипеда, требовались права, что означало лишний раз засветиться перед Системой).
Не успел Гримо выйти на крейсерскую скорость, как ощутил – что-то не так. Между лопаток образовался липкий холодок, а в затылке явственно свербело. Все эти признаки безошибочно говорили об одном: у него вырос хвост.
Морлок замедлил темп, и, озираясь, отступил к стене, инстинктивно защищая спину. Под утро опустился туман; асфальт влажно блестел. Тени были глубокими и сочными, что предвещало скорый рассвет. В некоторых окнах горели огни, но рассеять мрак они были бессильны. Гримо затаился и прислушался.
Сверчок, капли воды, по соседней улице проехал автомобиль. Где-то взвыл кот.
Гуль так резко дернул головой, что загудели шейные мышцы. Он мог бы покляться, что не слышал ни шагов, ни дыхания (а Гримо бы услышал), и что еще секунду назад там не было ни души – у края тротуара, в четырех метрах.
А теперь стоял он: силуэт. Черный, узкий, точь-в-точь обсидиановый клинок.
«Вероятно, – отстраненно думал Гримо, – Джек Потрошитель виделся жертвам именно так». (Ему понравился фильм «Из Ада» с Джонни Деппом в главной роли.)
Еще морлок подумал, что перед ним, возможно, призрак, ночной дух сего старого и неизлечимо больного города. Просочился из какого-нибудь склепа, чтобы поведать первому встречному байки о своих прижизненных трагедиях. Но сквозь зловещую фигуру не просвечивал ни единый огонек. Она была непроницаемо темной – еще более черной, нежели окружающая ее ночь.
Силуэт сделал шаг, и Гримо едва не вскрикнул.
– Спокойно, Гримо, старина, это же я! Что, не узнал?.. Впрочем, в этом нет твоей вины. Но в дневное время, увы, наше рандеву было бы более чем невероятно – по причинам, носящим весьма прозаичный, и столь же удручающий характер…
Голос говорящего был мягким, ровным и уверенно твердым. Судя по всему, сей голос привык повелевать. Таким голосом, не иначе, чрезвычайно приятственно скомандовать что-нибудь вроде «Стоять! Смир-рна!» Или, напротив, иной армейский идиотизм – «Напр-раво! Ш-шагом м-марш!..», и у адресата приказов не возникнет и мысли ослушаться. Голос будто бы незыблемо уверовал в непреложность того, что им степенно изрекалось – неким запредельным, непостижимым для простых смертных образом, – если даже то был несусветный вздор (в особенности – все, что политик обещает сделать, едва займет пост).
Слова, летящие из тьмы, обладали успокаивающим и убаюкивающим воздействием. Они кружились вокруг
Морлок барахтался в липкой паутине, сотканной большим мастером, и, чем упорнее были его потуги, тем глубже он увязал в сей трясине, и тем прочнее становились нити. Вскоре – это чувство не заставило себя ждать, – они превратились в стальные тросы.
Невзирая на свою подозрительность и недоверие к Системе, к такому воздействию гуль оказался не готов. Паутина тянулась из глубины веков, – сквозь толщу древних костей и хромосомных глубин, с самого мезозойского дна.
Как бы там ни было, Гримо расслабился: ввиду ли ментального лома, бесцеремонно вскрывающего крышку его мироощущения, либо ввиду того, что увидел знакомое лицо.
– А, это вы, господин…
– Прошу тебя, обойдемся без имен, – повелительно прервал его голос. – Так будет лучше.
Фигура придвинулась, причем гуль не заметил, чтобы она совершала шаги.
Как и всякий раз, Гримо ощутил, как его с головой накрыло ледяной волной. Собеседника окружала густая, темная, почти материальная аура – некий буфер, мертвая зона, состоящая из страха и смерти. Сей спецэффект был присущ любому вампиру, но в такой степени – считанным единицам. И это страшило.
– Ваше право, гм, господин.
Гримо исподтишка окинул вампира быстрым, наметанным взглядом вышибалы модного клуба, также, в определенном роде, являющегося законодателем мод. Временами морлок с досадой замечал, что, непроизвольно для самого себя, контролирует на предмет «фейса» и «дресскода» прохожих и покупателей в супермаркете, а однажды, замешкавшись у подъезда, едва не прогнал от двери престарелую соседку. Однако, в нынешнем случае он придраться не мог.
Вампир был одет не просто аккуратно и стильно, а безупречно. Не то, что эти тупицы-Новые: неряшливые кожаные одежонки, звенящие многими кг. металла (но Макдональдсон велел пускать всех без разбору, ведь «он не желал обострять, да и вообще, эти ребята делают кассу»). Кому-то облик ночного собеседника, возможно, показался бы несколько консервативным, даже старомодным, однако, Гримо был ярым приверженцем классики. Его придирчивому вниманию представили чернее черного костюм-тройку, из жилета коего, поверх белоснежной рубашки, слегка выбивался черный же, с золотым зажимом, галстук. О стрелки брюк, казалось, можно было бриться.
– Как всегда, господин, вы безукоризненны, – сказал морлок, с трудом удержавшись, чтобы не шаркнуть ножкой. – Давненько к нам не захаживали, да?..
– Дела, дела, – вампир улыбнулся, зубы сверкнули во тьме. – И потом, мне совсем не по вкусу эта ваша НОВАЯ публика. Не выношу бестолковой возни.
– Полностью с вами согласен. – Гримо – идейный диссидент, чуждый элемент в Системе – подобострастно закивал. – Да, времена нынче не те, и публика, само собой, категорически не та, что прежде. Сплошь фигляры и подделки.