Тьма сгущается
Шрифт:
Письмо Эалстана он успел вытащить из проштемпелеванного конверта.
– Вы читаете мои письма?! – От злости Ванаи позабыла, что нужно бояться. – Мои?! Да по какому праву?! Что бы там Эалстан ни понаписал, к вам это не относится. Отдайте сию же секунду!
– Хорошо, «дражайшая моя, возлюбленная, милая Ванаи», – процитировал Бривибас с желчным смаком. На щеках его заалели пятна – то ли от жара, то ли от возмущения, то ли разом от всего. Он скомкал листок и швырнул его Ванаи: – Что же касается моего отношения к сей эпистоле – я не могу согласиться. По одному
– Это тоже не ваше дело! – отрезала Ванаи, проклиная дедову склонность к литературному анализу. Нагнувшись, она подняла смятый листок и бережно разгладила. Ну почему дед не мог полежать в постели до ее прихода?
– Я бы сказал, что мое. – Глаза старика блеснули. – Ты еще живешь под моей крышей. Сколько еще позора должен я вытерпеть из-за тебя?
Бривибас до сих пор оценивал действия Ванаи по тому, как те отзывались на нем, а не по тому, что значили для нее самой. Девушка надменно вскинула подбородок, будто благородная дама времен империи.
– Я не намерена это обсуждать.
– Нам весьма повезло, что в округе не селятся зувейзины или куусамане, – язвительно промолвил Бривибас, – иначе неизвестно еще, с кем бы ты предпочла утолить свою похоть.
Ванаи швырнула склянку с ивовым декоктом ему в лицо. Ярость придала ей силы, но не меткости – бутылочка пролетета мимо и разбилась о стену.
– Если вы полагаете, что с проклятым альгарвейцем я утоляла своюпохоть, вы еще более слепы, чем я думала, – прорычала она. – Я отдавалась ему ради того, чтобы сохранить вам жизнь, а теперь…
«Теперь жалею об этом», – хотела сказать она, но не успела, разрыдавшись.
Бривибас предпочел понять ее слова превратно.
– А теперь нашла утешение в объятьях этого фортвежского варвара?
Осознав, что руки ее сами собой забрались в ящик для столовых приборов в поисках самого большого и острого ножа, Ванаи со стоном отвернулась и бросилась в спальню. Укрытие это было не столь уютным и безопасным, как ей хотелось бы – каким оно было год назад. Ворочаясь в одиночестве на кровати, девушка не могла не вспоминать, как приходилось ей терпеть на этом ложе прикосновения Спинелло. Если дед полагал, будто она мечтала возлечь с этим альгарвейцем… если так, он еще дальше оторвался от реальности, чем Ванаи могла подумать.
Ванаи понятия не имела, что станет делать, если Бривибас постучится к ней в дверь или, того хлеще, войдет без стука. По счастью, выяснить это ей не пришлось. Слезы, рожденные скорее гневом, чем печалью, быстро высохли. Девушка расправила плечи и бережно разгладила смятое письмо Эалстана.
«Хоть кто-то обо мне думает», – пробормотала она и стала читать. Письмо полно было, как глумливо сообщил дед, нежных слов – как и те письма, что отправляла юноше Ванаи. Но помимо этого, в нем содержалось подробное описание всего, что случилось за прошедшие дни с юношей, с его родителями, сестрой, дядей и кузеном. Ей стало любопытно: понимает ли он, как ему повезло, что у него такая большая семья, где все – за исключением, как она поняла, Сидрока и Хенгиста – живут в мире? Навряд ли. Семья для Эалстана, должно быть, точно вода для рыбы.
«Поверь мне, я уважаю твое решение остаться с дедом, – писал Эалстан, – хотя это значит, что мы по-прежнему в разлуке. И поверь также – как бы я хотел, чтобы мы могли быть вместе!»
– Как бы я этого хотела… – прошептала Ванаи.
Впервые она всерьез подумала о том, чтобы покинуть дом, в котором провела большую часть жизни, и отправиться в Громхеорт. Девушка понятия не имела, чем станет заниматься там и как заработает на пропитание, но мечта вырваться из-под опеки Бривибаса тлела в ее сердце, как уголек в сухой траве.
Девушка покачала головой и сама удивилась: почему отвергает эту мысль с порога? Покуда Ванаи была ребенком, они с Бривибасом неплохо ладили. Но сейчас отношения ладиться перестали. Девушка выросла из них, точно из старой детской сорочки. Так почему не отправиться своею дорогой, оставив деда?
«Потому что, если я его оставлю, он скоро умрет. Потому что, если бы я хотела его смерти, то не позволила бы Спинелло насиловать меня. Потому что, раз я позволила Спинелло овладеть мной, я слишком много отдала, чтобы позволить деду скоро умереть. Но… как бы я хотела, чтобы все иначе обернулось!»
В конце концов, скривившись, она распахнула дверь. Ванаи не могла даже позволить себе дуться, если хотела – или полагала своим долгом, что было ближе к истине, – выходить деда. Надо согреть ему ужин и отнести. Небогатая трапеза – миска овощной похлебки и ломоть хлеба, – но Ванаи не доверила бы деду приготовить и такую.
Девушка всегда знала, что дед ее недооценивает. Сейчас она обнаружила, что и сама недооценила Бривибаса. Обоняние подсказало ей это, стоило выглянуть из комнаты: в доме пахло горячим супом. Войдя на кухню, она увидала котелок на слабом огне и записку на столе.
Бисерный почерк Бривибаса был знаком Ванаи не хуже ее собственного и куда лучше, чем почерк Эалстана.
«Внучка моя, – писал он на каунианском, словно выдернутом из эпохи расцвета империи, – понеже разумно было бы нам не сталкиваться в течение ближайшего времени, позволил я себе отяготиться приготовлением трапезы, оставив тебе достаточно, надеюсь я, чтобы утолить потребности тела, кои возможно удовлетворить пропитанием».
Ванаи уставилась на дверь кабинета, где ее дед, скорей всего, прихлебывал сейчас горячий суп. Ей пришлось дважды прочесть записку, прежде чем она нащупала потаенное жало.
– Кои, значит, пропитанием удовлетворить возможно? – прошипела она, прожигая дверь взглядом. – Впрямую шлюхой меня назвать стыдно было?
В конце концов разогретый дедом суп она съела – без малейшего удовольствия, как и Бривибасу не раз приходилось без всякой радости дожевывать приготовленный ею обед. Закончив, она перемыла всю посуду – и котелок, и поварешку, и миску. Потом вернулась к себе в спальню и принялась сочинять ответ Эалстану. На сердце у нее стало полегче.