Тьма сгущается
Шрифт:
По счастью, альгарвеец не обратил внимания на тон юноши.
– Кому-то же надо служить в оккупационных частях, – ответил он. – И этим кем-то оказался я.
У Талсу хватило соображения промолчать.
– Накидка – вещь несложная, – промолвил Траку. – За два дня управлюсь, сударь. Самое плотное сукно, какое только смогу найти, – я правильно понял?
– Именно так. – Альгарвеец прищелкнул пальцами. – Самое плотное светлоесукно. Я не хочу торчать посреди
– М-да, – невыразительно отозвался портной.
Талсу покосился на отца, но тот отчего-то отвел взгляд. Неужто он и впрямь собирался всучить альгарвейцу черный плащ, чтобы того поскорей подстрелили? Убедиться в этом Талсу не мог и спросить – тоже, как бы ни был рыжик пьян. Не приведи силы горние, вспомнит, когда проспится.
Альгарвеец постоял посреди лавки, покачиваясь слегка.
– Ункерлант, – повторил он жалобно. – За что мне такое наказание?
– Не могу знать, сударь, – меланхолично ответил Траку. – Послезавтра ваша накидка будет готова. Из толстого светлого сукна. Всего вам доброго.
Талсу сообразил что отец попросту пытается выставить пьяного офицера из лавки, и, к изумлению юноши, оккупант понял намек. Рыжик вывалился на улицу, с грохотом захлопнув дверь за собою. Талсу перевел взгляд на золотые монеты, что так и остались валяться на прилавке.
– Отец, золото, – прошептал он.
– Тут хватит на полдюжины накидок, – заметил Траку. – Что ж, придется постараться. Я бы ему за эти деньги мог мехом ее подбить. Проклятие, на такие деньги соболью шубу можно купить. Но раз он сам не догадался, так и обойдется.
– Дряни бы ему какой-нибудь всучить, – пробормотал Талсу. – Пусть себе замерзает, сукин сын. Все равно никто в Скрунде об этом не узнает.
– Можно было б. Но не стану, – ответил отец. – У меня своя гордость есть. Семь шкур с него я содрать готов, но уж если договорились о чем-то – сделаю в лучшем виде. Кроме того, у паршивца могут здесь остаться приятели, а то и сам он вернется. Альгарвейцы, знаешь, продолжают наступать – если верить газетам, конечно.
– Газеты твердят то, что подскажут им рыжики, – заметил Талсу. – В газетах еще пишут, что Майнардо – лучший король в истории Елгавы и народ его обожает.
– А, это… – Траку отмахнулся. – Так все понимают, что это вранье. Чего лишний раз из себя выходить? Но если поспрашивать немного, всегда можно догадаться, где они привирают. Чтоб альгарвейцы застряли – такого мне слышать не доводилось. А тебе?
– Ну, если так посмотреть – мне тоже, – признался Талсу. – К сожалению.
– Это дело другое. – Траку задумался ненадолго. – Найдется у нас подходящая материя в запасе или придется из-за нее всю Скрунду обежать? – Он покопался в сундуках, потом кликнул сына: – Пощупай-ка этот отрез, бежевый.
Талсу потрогал край отреза.
– По мне, такое сукно можно вместо кольчуги носить. А уж накидку из него надеть все равно что приятеля на плечи взвалить.
– У нас же просили – потолще, – рассудительно заметил Траку. – На что ж ему жаловаться, если выйдет тяжелей, чем хотелось бы. – Он вытащил из-под прилавка самые большие портновские ножницы. – Принеси-ка его мерки, сынок. Не хочу лишнего отрезать.
Когда альгарвейский капитан вернулся в лавку портного, чтобы забрать свой заказ, он был трезв и все так же удручен перспективой отправиться на ункерлантский фронт. Судя по тому, что доводилось Талсу слышать о погоде в тамошних краях, винить в этом рыжика было невозможно.
Траку набросил тяжелую бурку на плечи клиента с таким суетливым тщанием, будто обшивал самого короля Доналиту.
– Пришлось поработать руками, сударь, – заметил он. – Не так много работы для портняжных чар, как, например, в ваших юбочках.
– Вижу, – заметил альгарвеец, слегка пошатнувшись под весом накидки, – что материала ты не пожалел. – И капитан пожал плечами – с натугой под грузом сукна. – Оно и к лучшему. В Ункерланте я об этом вряд ли пожалею.
– Надеюсь, именно это вы имели в виду, – промолвил Траку.
– О да! Именно такую накидку. – Альгарвеец снова пожал плечами. – Да если бы и не такую, пришлось бы терпеть – мой эшелон отбывает завтра перед рассветом. – Сбросив накидку, он сложил ее уверенными движениями человека, привыкшего заботиться о собственном гардеробе. – Благодарствую. Я, знаешь, не единственный офицер, – даже не единственный из гарнизона Скрунды – кто отправится с эшелоном на запад.
– Об этом мы не думали, – промолвил Траку, включая в это число и сына. Талсу кивнул: мол, не думали и не гадали.
– Мои соболезнования, – отозвался альгарвеец. – Это даст больше власти вашим графам и герцогам. Я навидался их достаточно, чтобы сказать: для вас же было б лучше, когда бы они все удрали за своим трусливым королем. И если б мы решили их до последнего спалить, вам было бы лучше, но мы не стали.
– Все равно командовать будете вы, – ответил Талсу.
– А вам и это не по душе? – полюбопытствовал офицер и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Часто ли ваши дворяне интересуются, чего хотят простые люди?
«Никогда» – вот что хотелось ответить Талсу. Матери, отцу, сестре или близкому другу он мог бы сказать нечто подобное; в армии он мог поговорить по душам с иными однополчанами. Но даже в армии ему приходилось держать язык за зубами. И тем более не хотел он раскрывать душу перед едва знакомым человеком, тем более – одним из захватчиков.