Тьма сгущается
Шрифт:
Но потом, глухой морозной ночью, к передовой подтянулись бегемоты, лязгая броней под теплыми попонами. Блестели в звездном свете окованные железом острые рога. Благодаря огромным снегоступам чудовища легко шли по глубокому снегу.
В душе Леудаста начала пробуждаться надежда – странное чувство.
– Мы справимся, – заявил он своим бойцам. – Мы вышвырнем рыжиков из этой деревни, мы будем гнать их через поля и убивать, пока останутся заряды. Они сами напросились, когда пришли в Ункерлант и вздумали отнять наши
Родная его деревня лежала близ старой границы с Фортвегом, далеко к востоку от здешних мест. Как-то поживают его односельчане под властью альгарвейцев? Но помочь им Леудаст мог только причинив солдатам Мезенцио наибольший урон.
В темноте плохо видно было, как закивали бойцы. Они верили каждому слову командира – большинство из них были слишком неопытны, чтобы понимать, на что идут. После завтрашнего боя они станут ветеранами – те, кто не останется лежать на замерзшей земле.
Ункерлантские ядрометы принялись засыпать Мидлум снарядами почти вовремя.
– Готовьтесь, ребята! – крикнул Леудаст. – Уже недолго осталось!
Он глянул туда, где за полем вспыхивали колдовским огнем разрывы. Альгарвейцы не могли не догадаться, что готовится атака. Если повезет, артподготовка помешает им организовать отпор. Если нет…
Засевшие в Мидлуме рыжики были настороже – Леудаст не мог припомнить, чтобы альгарвейцев удалось застать врасплох. Мечталось, конечно, об этом, но не более того. На траншеи ункерлантцев обрушился встречный град ядер – верней сказать, по счастью, немного за траншеями, так что пострадавших от обстрела оказалось немного.
По всему фронту зазвучали офицерские свистки: команда к атаке. Леудаст занимал офицерский пост, но свисток носить чином не вышел. Хватило и крика:
– Вперед!!!
Двинулись с места бегемоты. Чудовища остановились на окраине Мидлума. Те, что несли на спинах ядрометы, вместе с передвижной батареей обрушили свои снаряды на несчастную деревню. Другие поливали деревенские избы огненными лучами из станковых жезлов. В Мидлуме вспыхнули пожары, подсвечивая восточный горизонт, будто не ко времени подступившая заря.
Леудаст припал к земле, как ему показалось, за заснеженным валуном. Но на валунах не растет шерсть, то был дохлый бегемот – давно, судя по всему, дохлый, а значит, скорей всего, альгарвейский.
– Перебежками! – гаркнул Леудаст. – Перебежками!
Бойцы знали, что делать: одни залегли, прикрывая огнем бегущих, покуда те наступали, потом обе группы менялись ролями. Но одно дело – знать, а другое – делать, причем под огнем и сразу как положено. Большего, чем получилось в результате, Леудаст от своих подчиненных и не ожидал.
Его живо интересовало, нет ли у альгарвейцев в Мидлуме бегемотов. Если и были, звери непременно выйдут на открытое место: единственное, что могло остановить атакующего бегемота, – другой бегемот. Но из-за горящих домов не показалось ни единого чудовища. Может, подумал с надеждой Леудаст, они все от холода сдохли.
Когда пришел его черед, сержант ринулся вперед, к полыхающей деревне. Он промчался мимо повалившегося в снег мальчишки – тот зажимал обеими руками живот, но алая кровь хлестала сквозь пальцы, дымящейся струей стекая в снег. Леудаст только головой покачал на бегу.
Ему не раз приходилось отбивать атаки альгарвейцев на укрепленные деревни. Он знал, как это делается, и, к несчастью, противник тоже это понимал. В обороне они держались не хуже, чем в нападении. Но оставаться в Мидлуме и цепляться за каждый дом рыжики не могли себе позволить – потому что ункерлантцы не просто бросили солдат в лобовую атаку на деревню, но одновременно обходили ее с флангов, отрезая от захваченной противником территории.
«Вы сами научили нас этому трюку, – подумал Леудаст. – Посмотрим теперь, как он понравится вам».
Что он стал бы делать на месте альгарвейского командира, сержант не задумывался. Рыжик отправил часть бойцов в тыл, остальные же остались на месте. Вслед убегающим альгарвейцам двинулись неторопливые бегемоты. В сером свете зари фигурки рыжиков на снегу представляли собою отличные мишени.
В Мидлуме же по-прежнему кипел бой. У виска Леудаста прошипел луч. Сержант бросился в снег, паля во все стороны. Ему ответил пронзительный вскрик. Солдат хмыкнул довольно, но подниматься не торопился. Любой альгарвеец, оставшийся в живых к этому часу, должен быть ветераном, а ветераны горазды на всякие хитрости.
Что ж, у Леудаста были в рукаве свои козыри.
– Сдавайтесь! – крикнул он вначале на родном языке, потом, как ему казалось, на альгарвейском, и, поневоле перейдя снова на ункерлантский, продолжил: – Вам не одолеть!
Может, кто-то из солдат Мезенцио знал вражеское наречие. А может, и не знал, но понял. Мало-помалу перестрелка стихла. По одному, по двое из разрушенных изб и окопов выходили альгарвейцы: безоружные, с поднятыми руками, с ужасом в глазах.
– Силы горние… – прошептал Леудаст почти с трепетом.
Никогда прежде он не видел, чтобы рыжики сдавались в плен в таком множестве. Сбросив оцепенение, сержант кинулся вслед за своей ротой – обобрать пленных.
Ковыляя по заснеженной равнине на юго-восток, Тразоне размышлял о несбывшемся.
– Эй, сержант! – крикнул он, и слова замерзли туманным облачком. – Правда, что ли, мы видели драные башни Свеммелева драного дворца?
– Не знаю, как ты, а я точно видел, – глухо отозвался сержант Панфило из-под толстого шарфа, которым завязал нижнюю часть физиономии. – Мы же вместе вышли на тальфангский рынок, ты и я. Если бы мы перешли площадь…