Тьма века сего
Шрифт:
Подобные странности, а также отношение к собственной персоне, как к инструменту, все более явное и неприкрытое, вытравило остатки дочерней почтительности. На замужество она согласилась с единственной целью: вырваться, и ради этого была готова «пойти хоть за свинопаса».
Вряд ли ландсхутский граф остался в восторге от таких откровений юной супруги, однако судя по тому, что уже спустя год Фридрих был приглашен стать крестным отцом их первенца, как-то эти двое отношения все-таки выяснили.
Воспользоваться Маргаритой как источником дезинформации, к сожалению, не удалось: как выяснилось спустя еще полгода, получив от батюшки письмо
Если прежде у Империи и были причины подозревать, что ситуация может разрешиться мирно, а Австриец мог надеяться, что его не воспринимают всерьез как противника и не ждут козней, то после означенных событий все сомнения обеих сторон развеялись окончательно. Теперь уже не стоял вопрос, будет ли война. Вопрос был — когда она будет.
По какой причине Альбрехт просто прервал отношения с дочерью, перестав ее замечать и словно о ней забыв, а не покарал за предательство, осталось неизвестным, и это крайне нервировало и Совет, и самого Фридриха. Почему он оставил дочь в живых? Не пожалел же, в конце концов. Не захотел? Счел слишком мелкой неприятностью, не стоящей внимания? И почему он не устранил обоих родичей, став таким образом окончательно полноправным владетелем Австрии? Европе, поглощенной своими проблемами, не до междоусобных распрей на этом клочке земли, а малефиция тем и удобна, что позволяет добиться своего, оставшись вне подозрений или хотя бы обоснованных обвинений. Разве что, мрачно отметил как-то отец Бруно, именно на это Альбрехт и рассчитывает: скрывать свои силы до последнего, заставляя противника ломать голову.
Информации, достоверных или хотя бы относительно похожих на правду сведений, получить так и не удалось. Австрия, на бумаге всего лишь княжество и часть Империи, стала государством в государстве, в меру открытым, когда это было надо ей, и напрочь замкнутым, когда открываться не хотелось.
Из сведений, могущих претендовать на достоверность, было получено лишь одно, и крайне неприятное: архиепископ Зальцбурга очевидным образом благоволит Альбрехту и закрывает глаза на его гостеприимство в отношении сомнительных персон, а то и поддерживает его в этом дурном увлечении. Призвать святого отца к порядку и покаянию, надавить, покарать, вообще воздействовать хоть как-то — возможностей не было. Точнее, они имелись у Папы, но Косса по понятным причинам вмешиваться в дела Австрии и ее княжеств особого желания не имел. Основать на ее территории отделение у Конгрегации когда-то не было ресурсов и сил, а когда оные появились — сил приросло и у самой Австрии, и сделать это, не начав прямой конфликт, стало невозможным. Медленно, но верно герцогство окрепло, оградилось, ощетинилось и замерло с поднятыми кулаками…
Сейчас, прямо в эти дни, это Фридрих знал достоверно (в первую очередь — потому что никто и не думал этого скрывать) восемнадцатилетний сын Альбрехта, заполучивший Вену, посматривает в сторону Венгрии, и у него есть все шансы получить корону без единого взмаха оружием, если венгерская знать сделает неверный выбор. Однажды она такой уже сделала, когда провозгласила
Владислав и был королем-видимостью — в Венгрии он почти не появлялся, да и королеву Марию одаривал вниманием нечасто, судя по тому, что за все годы их супружества у той родился лишь один ребенок, девочка, в этом году встретившая свое двенадцатилетие. Ребенка он вниманием тоже не баловал — ни при жизни супруги, ни после ее смерти, и вот теперь, когда Владислав убит в Риме, путь к короне Венгрии открыт, весь вопрос лишь в том, кто первым сумеет убедить венгерскую знать, что именно он лучшая партия для одинокой наследницы.
Сын Альбрехта уже отправил своих послов, это знали все. Знали и о том, что потенциальный наследник короны Священной Римской Империи, герцог Фридрих Баварский, успел сделать то же самое первым, предложив кандидатуру своего сына, и сейчас вершители судьбы страны сцепились между собой, пытаясь сделать на сей раз правильный выбор. С одной стороны — сын откровенного еретика, явно разделяющий подход отца к управлению государством, а стало быть — попирающий ценности истинно христианского правителя. С другой стороны — внук Императора Священной Римской Империи, малолетний и не способный еще править, но в смысле и репутации, и влиятельности, и знатности рода это куда лучший вариант.
Казалось бы, выбор очевиден, однако (и это Фридрих тоже знал доподлинно) имелся у венгерских знатных родов зуб на семейство Люксембургов и Империю как таковую, и зуб этот ныл, не давая покоя, уже много лет: Никополь.
Тогда армию под предводительством Владислава разбили наголову, и только ленивый и глухонемой не сказал громко или не шепнул тихонько в углу, что все могло повернуться иначе, если б на призыв дать бой туркам откликнулась Империя. И сейчас, в этом он был уверен, значительная часть этой самой знати готова была отдать свою принцессу хоть за Антихриста, но не за внука короля, который не пришел им на помощь в трудную минуту.
Ответа все еще не было — никакого, даже отговорки, позволяющей прикинуть вероятное решение. И здесь Фридрих был согласен с Висконти и отцом Бруно, которые предположили, что они попросту ждут, чем завершится противостояние Австрийца и Империи или хотя бы куда приведет следующая ступень конфликта, чтобы понять, на кого лучше сделать ставку. Если так, это даже неплохо: совсем скоро верный выбор будет для них очевиден…
Слева послышался шорох, и Фридрих напрягся, сделав полшага назад, за миг до того, как сообразить, что это сменивший Йегера телохранитель. Как он появился здесь и сколько времени уже бесшумно стоял неподалеку, почти рядом — Фридрих не заметил.
Хорошее напоминание, мысленно усмехнулся он, развернувшись и возвратившись в шатер. Ложная скромность не есть хорошо, но и быть о себе слишком высокого мнения, недооценивая других, не стоит тоже. Австриец станет тяжелым испытанием для райхсвера, каковому еще не доводилось бывать в бою в его нынешнем виде. В таких масштабах ставку на постоянную армию, а не ополчение, не бойцов своих вассалов, не наемников — не делал еще никто, и за успехом или неудачей Империи будет следить вся Европа, и уж Франция-то точно не упустит возможности вцепиться в ослабленного врага, если все пойдет не так.