Тьма

Кук Глен Чарльз

Погода и впрямь испортилась. Ветер крепчал, и становилось все холоднее. Над головой собирались темные тучи. Похоже, дело шло к снегопаду.

— Ага. Будем надеяться, — сказал Лебедь. — Нам тоже не помешает спуститься с этих гор.

Говорил он скорее не со мною, а сам с собой.

— Я терпеть не могу горы.

— Я тоже не в восторге от снега и холодов, — заметил я и тут же обратился к Госпоже:

— Ты по-прежнему намерена избегать меня?

— А что ты хочешь знать?

— Ну например, как тебе удалось восстановить былую мощь. Я думал,

после той истории в Курганье ты лишилась ее навеки.

— Я ее украла. Но вообще-то это не твое дело. Ее поклонники рассмеялись, главным образом потому, что надеялись таким способом подольститься к ней.

— Ты снова видишь сны? Поразмыслив, она призналась:

— Да.

— Я так и думал. Ты выглядишь малость потрепанной.

— За все нужно платить, особенно если играешь по-крупному. А как насчет тебя. Летописец?

Я поймал себя на том, что предпочел бы не рассказывать. Особливо перед этими парнями. Но пересилил себя.

— Пару раз в моих снах появлялось нечто, что могло бы быть Киной. Вот я и подумал, может, в то самое время она беспокоила тебя?

Услышанное явно заинтересовало Госпожу. Она задумалась, а через некоторое время сказала:

— Когда это случится снова, заметь время. Если сможешь.

— Попробую. А как тебе удалось выйти целой и невредимой из противоборства с Киной?

— То была вовсе не Кина.

Не моргнув глазом Госпожа перешла на грохгор, почти забытый язык, которому я выучился от бабушки, чьи соплеменники полегли в войнах, когда сколачивалась империя Госпожи. Бабушки давно не было в живых, матушки тоже, а я не говорил на этом языке с тех пор, как записался в Отряд. Разве что ругался.

— Как ты… — Я осекся и торопливо забормотал:

— Откуда ты узнала, что я…

— Капитан был настолько добр, что велел скопировать твою работу и передал список мне. Там упомянут грохгор. Я не говорила на этом языке больше века, так что будь снисходителен к моим ошибкам.

— У тебя получается совсем неплохо. Хотя и не понимаю, к чему такие старания?

— Да к тому, что моя сестрица так и не удосужилась выучить этот язык. Так же как никто из этой компании, половина которой явно шпионит за нами в чью-нибудь пользу.

— Но с чего ты решила, что то была не Кина? Она ведь точь-в-точь соответствовала всем описаниям. Неужели я так обманулся?

— То была моя драгоценная сестрица. Прикинулась Киной, да так, что наверняка одурачила не только наших, но и поклонников этой богини.

— Но… Дщерь Ночи выглядела счастливой.

— Я не могу касаться настоящей Кины, Мурген. Поверь мне. Именно потому я так плохо сплю. Настоящая Кина по-прежнему пребывает в трансе и соприкасается с миром только во снах. И мне приходится оставаться частью ее сновидений.

— Стало быть, Кина существует в действительности?

— Скажем так, существует нечто более или менее соответствующее этому определению. Я не уверена, что это «нечто» осознает себя как богиню, носящую имя Кина. Но оно — или она — действительно

хочет принести Год Черепов. И действительно хочет освободиться от своих уз. Но эти эмоции — все, что мне удалось ощутить за долгие годы. То существо слишком чуждо для того, чтобы я могла понять его.

— Как Праотец Дерево?

Ей пришлось призадуматься, чтобы вспомнить древесного бога, повелевавшего Равниной Страха и бросавшего ей вызов в те дни, когда она была Истинной Госпожой.

— Я никогда не касалась его сознания.

— А зачем твоей сестре притворяться Киной?

— Мне никогда не удавалось понять, почему она поступила так, а не иначе. В ее действиях отроду не было никакой логики. Один да один для нее вовсе не два, а три не обязательно меньше четырех. Она способна прилагать невероятные усилия и растрачивать немыслимую энергию ради пустых капризов. Например, уничтожит целый город и даже не может объяснить зачем. Можно знать, что она делает, но не знать почему. Или наоборот, знать почему, но понятия не иметь что. Такой она была уже в три года — прежде чем кто-либо успел понять, что и она обречена проклятию силы.

— Ты и себя считаешь проклятой? Госпожа улыбнулась. А когда она улыбалась, ее красота становилась лучезарной.

— Безумная сестра — вот мое проклятие. Это уж точно. Хотела бы я иметь представление, хотя бы смутное, почему она ничего не предпринимает — лишь наблюдает и постоянно напоминает о своем существовании.

— Напоминает нам?

— А разве тебе не осточертели эти паршивые вороны?

— Не без того. Но я думал, что для нее главное — месть.

— Будь у нее на уме только это, она прихлопнула бы меня давным-давно.

За моей спиной нарастало нетерпеливое возбуждение. Все таращились на нас, пытаясь сообразить, что происходит. Раз мы с Госпожой выбрали для разговора никому не известный язык, значит, наверняка обсуждаем нечто важное и секретное.

Лебедь Лозан выглядел уязвленным в лучших своих чувствах.

— Прошу прощения, сэр, — донесся до меня голос сзади. — Освободитель посылает вам уверения в совершеннейшем к вам почтении и интересуется, не благоволите ли вы утрудить-таки вашу задницу порученной вам работой? Он дал понять, что рассчитывает получить ответ до заката.

Это прозвучало на языке, понятном всем. И основательно подняло настроение Лебедю. Даже Госпожа и та хихикнула.

Мне показалось, что я покраснел.

— Мне бы хотелось продолжить этот разговор, — заявил я Госпоже, которую подобная перспектива отнюдь не приводила в восторг. — Сейчас. — Теперь я обратился к посыльному, оказавшемуся племянником важного таглианского генерала. — Я, пожалуй, сделаю то, о чем просит Старик.

Глава 37

Чтобы отыскать Гоблина, мне потребовалось немало времени, но особой спешки не было. Оседлавшие перевал тенеземцы упорствовали, и Бадье приходилось использовать уйму огненных шаров, чтобы выкурить их оттуда.