Тьмать

Вознесенский Андрей Андреевич

ПРОЩАНИЕ С ПОЛИТЕХНИЧЕСКИМ

Большой аудитории посвящаю

В Политехнический!В Политехнический!По снегу фары шипят яичницей.Милиционеры свистят панически.Кому там хнычется?!В Политехнический!Ура, студенческая шарага!А ну, шарахнипо совмещанам свои затрещины!Как нам мещане мешали встретиться!Ура вам, дурав серьгах-будильниках!Ваш рот, как дуло,разинут бдительно.Ваш стул трещит от перегрева.Умойтесь! Туалет – налево.Ура, галёрка! Как шашлыки,дымятся джемперы, пиджаки.Тысячерукий, как бог языческий,Твое Величество —Политехнический!Ура, эстрада! Но гасят бра.И что-то траурно звучит «ура».Двенадцать скоро. Пора уматывать.Как ваши лица струятся матово!В них проступают, как сквозь экраны,все ваши радости, досады, раны.Вы, третья с краю,с копной на лбу,я вас не знаю.Я вас – люблю!Чему смеётесь? Над чем всплакнете?И что черкнёте, косясь, в блокнотик?Что с вами, синий свитерок?В глазах тревожный ветерок…Придут

другие – ещё лиричнее,но это будут не вы —другие.Мои ботинки черны, как гири.Мы расстаёмся, Политехнический!Нам жить недолго. Суть не в овациях,мы растворяемся в людских количествахв твоих просторах,Политехнический.Невыносимо нам расставаться.Ты на кого-то меня сменяешь,но, понимаешь,пообещай мне, не будь чудовищем,забудь со стоящим!Ты ворожи ему, храни разиню.Политехнический —моя Россия! —ты очень бережен и добр, как Бог,лишь Маяковского не уберёг…Поэты падают,дают финтымеж сплетен, патокии суеты,но где б я ни был – в земле, на Ганге, —ко мне прислушивается магическигудящей раковиною гигантабольшое ухоПолитехнического!1962

ФУТБОЛЬНОЕ

Левый крайний!Самый тощий в душевой,самый страшный на штрафной,бито стёкол – боже мой!И гераней…Нынче пулей меж тузовблещет попкой из трусовлевый крайний.Левый шпарит, левый лупит.Стадион нагнулся лупой,прожигательным стекломнад дымящимся мячом.Правый край спешит заслоном,он сипит, как сто сифонов,ста медалями увенчан,стольким ноги поувечил.Левый крайний, милый мой,ты играешь головой!О, атака до угара!Одурение удара.Только мяч,мяч,мяч,только – вмажь,вмажь,вмажь!«Наши – ваши» – к богу в рай.Ай!Что наделал левый край!..Мяч лежит в своих воротах.Солнце чёрной сковородкой.Ты уходишь, как горбун,под молчание трибун.Левый крайний…Не сбываются мечты,с ног срезаются мячи.И под краномты повинный чубчик мочишь,ты горюешьи бормочешь:«А ударчик – самый сок,прямо в верхний уголок!»1962

РУБЛЁBСКОЕ ШОССЕ

Мимо санаторияреют мотороллеры.За рулём влюблённые —как ангелы рублёвские.Фреской Благовещенья,резкой белизной,за ними блещут женщины,как крылья за спиной!Их одежда плещет,рвётся от руля,вонзайтесь в мои плечи,белые крыла.Улечу ли?Кану ль?Соколом ли?Камнем?Осень. Небеса.Красные леса.1962

* * *

Ж.-П. Сартру

Я – семьяво мне как в спектре живут семь «я»невыносимых как семь зверейа самый синийсвистит в свирель!а весноймне снитсячто я – восьмой!1962

ФЛОРЕНТИЙСКИЕ ФАКЕЛЫ

З. Богуславской

Ко мне является Флоренция,фосфоресцируя домами,и отмыкает, как дворецкий,свои палаццо и туманы.Я знаю их, я их калькировалдля бань, для стадиона в Кировске.Спит Баптистерий – как развитиемоих проектов вытрезвителя.Дитя соцреализма грешное,вбегаю в факельные площади.Ты калька с юности, Флоренция!Брожу по прошлому!Через фасады, амбразуры,как сквозь восковку,восходят судьбы и фигурымоих товарищей московских.Они взирают в интерьерах,меж вьющихся интервьюеров,как ангелы или лакеи,стоят за креслами, глазея.А факелы над чёрным Арноневыносимы —как будто в огненных подфарникахнесутся в прошлое машины!– Ау! – зовут мои обеты,– Ау! – забытые мольберты,и сигареты,и спички сквозь ночные пальцы.– Ау! – сбегаются палаццо,авансы юности опасны —попался?!И между ними мальчик странный,ещё не тронутый эстрадой,с лицом, как белый лист тетрадный,в разинутых подошвах с дратвой, —здравствуй!Он говорит: «Вас не поймёшь,преуспевающий пай-мальчик!Вас заграницы издают.Вас продавщицы узнают.Но почему вы чуть не плакали?И по кому прощально факелынад флорентийскими хоромамилетят свежо и похоронно?!»Я занят. Я его прерву.Осточертели интервью…Сажусь в машину. Дверцы мокры,Флоренция летит назад.И, как червонные семёрки,палаццо в факелах горят.1962

ИТАЛЬЯНСКИЙ ГАРАЖ

Б. Ахмадулиной

Пол – мозаика,как карась.Спит в палаццоночной гараж.Мотоциклы как сарациныили спящие саранчихи.Не Паоло и не Джульетты —дышат потные «шевролеты».Как механики, фрески Джоттоотражаются в их капотах.Реют призраки войн и краж.Что вам снится,ночной гараж?Алебарды?или тираны?или бабыиз ресторана?…Лишь один мотоцикл притих —самый алый из молодых.Что он бодрствует? Завтра – Святки.Завтра он разобьётся всмятку!Апельсины, аплодисменты…Расшибающиеся —бессмертны!Мы родились – не выживать,а спидометры выжимать!..Алый, конченный, жарь! Жарь!Только гонщицу очень жаль…1962

BОЗBРАЩЕНИЕ B СИГУЛДУ

Отшельничаю, берложу,отлёживаюсь в берёзах,лужаечный, можжевельничий,отшельничаю,отшельничаем, нас трое,наш третий всегда на стрёме,позвякивает ошейничком,отшельничаем,мы новые, мы знакомимся,а те, что мы были прежде,как наши пустые одежды,валяются на подоконнике,как странны нам те придурки,далёкие, как при Рюрике(дрались, мельтешили, дулись),какая всё это дурость!А домик наш в три окошечкасквозь холм в лесовых массивахпросвечивает, как косточкапросвечивает сквозь сливу,мы тоже в леса обмакнуты,мы зёрна в зелёной мякоти,притягиваем, как соки,все мысли земли и шорохи,как мелко мы жили, ложно,турбазники сквозь кустарникпройдут, постоят, как лоси,растают,умаялась бегать по лесу,вздремнула, ко мне припавши,и тенью мне в кожу пористуювпиталась, как в промокашку,я весь тобою пропитан,лесами твоими, тропинками,читаю твоё лицо,как лёгкое озерцо,как ты изменилась, милая,как ссадина, след от свитера,но снова, как разминированная, —спасённая? спасительная!ты младше меня? старше!на липы, глаза застлавшие,наука твоя вековаяауканья, кукованья,как утра хрустальны летние,как чисто у речки бисернойдочурка твоя трёхлетняяписает по биссектриске!«Мой милый, теперь не денешься,ни к другу и ни к врагу,тебя за щекой, как денежку,серебряно сберегу»,я думал, мне не вернуться,гроза прошла, не волнуйся,леса твои островныепечаль мою растворили,в нас просеки растворяются,как ночь растворяет день,как окна в сад растворяютсяи всасывают сирень,и это круговращениещемяще, как возвращение…Куда б мы теперь ни выбыли,с просвечивающих холмовнам вслед улетает Сигулда,как связказелёныхшаров!1963

ЛАТЫШСКИЙ ЭСКИЗ

Уходят парни от невест.Невесть зачем из отчих месттри парня подались на Запад.Их кто-то выдаёт. Их цапают.41-й год. Привет!«Суд идёт! Десять лет.«Возлюбленный, когда же вернёшься?!четыре тыщи дней – как ноша,четыре тысячи ночейне побывала я ничьей,соседским детям десять лет,прошла война, тебя всё нет,четыре тыщи солнц скатилось,как ты там мучаешься, милый,живой ли ты и невредимый?предела нету для любимой —ополоумевши любя,я, Рута, выдала тебя —из тюрьм приходят иногда,из заграницы – никогда…»…Он бьёт её, с утра напившись.Свистит его костыль над пирсом.О, вопли женщины седой:«Любимый мой! Любимый мой!»1963

ДЛИНОНОГО

Это было на взморье синем —в Териоках ли? в Ориноко? —она юное имя носила —Длиноного!Выходила – походка лёгкая,а погодка такая лётная!От земли, как в стволах соки,по ногамподымаютсятоки,ноги праздничные гудят —танцевать,танцевать хотят!Ноги! Дьяволы элегантные,извели тебя хулиганствами!Ты заснёшь – ноги пляшут, пляшут,как сорвавшаяся упряжка.Пляшут даже во время сна.Ты ногами оглушена.Побледневшая, сокрушённая,Вместо водки даёшь крюшоны —Под прилавком сто дьяволяттанцевать,танцевать хотят!«Танцы-шманцы?! – сопит завмаг. —Ах, у женщины ум в ногах».Но не слушает Длиноногофилософского монолога.Как ей хочется повышатьсяна кружке инвентаризации!Ну, а ноги несут сами —к босанове несут, к самбе!Он – приезжий. Чудной, как цуцик.«Потанцуем?»Ноги, ноги, такие умные!Ну а ночи – такие лунные!Длиноного, побойся Бога,сумасшедшая Длиноного!А потом она вздрогнет: «Хватит».Как коня, колени обхватити качается обхватив,под насвистывающий мотив…Что с тобой, моя Длиноного?…Ты – далёко.1963

* * *

Э. Межелайтису

Жизнь моя кочеваястала моей планидой…Птицы кричат над Нидой.Станция кольцевания.Стонет в сетях капроновых,в облаке пуха, крикакрыльями трёхметровымиузкая журавлиха!Вспыхивает разгневаннойпленницею, царевной,чуткою и жемчужной,дышащею кольчужкой.К ней подбегут биологи!«Цаце надеть брелоки!»Бережно, не калеча,цап – и вонзят колечко.Вот она в небе плещется,послеоперационная,вольная, то есть пленная,целая, но кольцованная,над анкарами, плевнами,лунатиками в кальсонах —вольная, то есть пленная,чистая – окольцованная,жалуется над безднамиучасть её двойная:на небесах – земная,а на земле – небесная,над пацанами, ратушами,над циферблатом Цюриха,если, конечно, раньшепуля не раскольцует,как бы ты не металась,впилась браслетка змейкой,привкус того металлапесни твои изменит.С неразличимой нитью,будто бы змей ребячийбудешь кричать над Нидой,пристальной и рыбачьей.1963

* * *

Шарф мой, Париж мой,серебряный с вишней,ну, натворивший!Шарф мой – Сена волосяная,как ворсисто огней сиянье,шарф мой Булонский, туман мой мохнатый,фары шофёров дуют в Монако!Что ты пронзительно шепчешь, горячий,шарф, как транзистор, шкалою горящий?Шарф мой, Париж мой непоправимый,с шалой кровинкой?Та продавщица была сероглаза,как примеряла она первоклассно,лаковым пальчиком с отсветом улицнежно артерии сонной коснулась…В электрическом шарфе хожу,душный город на шее ношу.1963