«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
Шрифт:
— Я-то промолчу, за меня не беспокойся. Только ты Парупа берегись. Он что-то почуял.
Если смотреть с ходового мостика, океан выглядит почти миролюбиво. На самом же деле ветер разогнался почти до штормового. Волны то вздымают судно на свои широкие спины, то снова сваливают в глубокие провалы. На баке волны перекатывают через борт, и целые водопады низвергаются на палубу. Их должны были преодолевать все, кто после вахты хотел попасть в кубрик. Галениека окатило с головы до пят. Вода стекала по волосам, рукавам, брюкам.
Курт потянулся к своему рундучку, чтобы сменить промокшую робу на сухую.
— Скотина, дверь хоть прикрыл бы! — рявкнул на него Галениек. — А еще порядком хвастается…
— Не привязывайся, я закрыл.
— Спокойно, ребята, спокойно, я сейчас… Вот затыкать бутылку — это занятие не для меня, а дверь закрыть — в любое время.
Лишь теперь матросы заметили, что вошел Паруп. По его лицу тоже текли струйки, совсем как шампанское из переполненного бокала.
Матросы выжидательно молчали. Обычно господа в кубрик не заходили. Тем более в такую погоду.
— Это матросский кубрик, — заметил на всякий случай Курт. Ему показалось, что Паруп спьяну заблудился.
— Мне все равно кто — простой матрос или адмирал, лишь бы компания была. Я человек не гордый.
— Смотри-ка, насосался! Сейчас грохнется! — шепотом сказал кто-то за спиной Галениека.
Паруп, кажется, тоже услышал реплику. Стараясь сохранять равновесие, он пристально заглянул по очереди каждому в лицо. Затем достал из кармана коньяк. Зашатался, но на сей раз не устоял. Бутылка выпала из рук, покатилась. Паруп посмотрел ей вслед с веселой ухмылкой.
— Вот здорово, что заранее сел! — бормотал он. — Теперь незачем вставать на четвереньки… Спокойно, ребята, щщас я ее… На судне ничего пропасть не может.
Он заполз под одну койку, под другую, наконец нашел.
— Удрать хотела, — упрекнул Паруп бутылку. — Не выйдет, милашка! За это я тебя щщас выпью без лимона.
Он попытался встать, но не смог. Галениек поднял его за шиворот. Бутылка опять скатилась на пол.
— Тут вы себе собутыльников не найдете! — проворчал Галениек и распахнул дверь.
— Щерещур вы больно гордые. Ну ничего, поищу в другом месте. — И Паруп, ковыляя, удалился.
— Господин Паруп, вы свой коньяк позабыли, — догнал его Курт.
— Благодаррствую! Что такое человек без выпивки? То же, что морре без воды!
— Глядите не захлебнитесь! — пожелал ему Галениек и с шумом захлопнул дверь. — Ну и шприц же ты, фриц! — налетел он на Курта. — Кой черт тебя дернул отдать этому болвану коньяк? Сейчас бы в самый раз крепенького хватить. После душа-то.
Галениек силился стянуть с себя промокший свитер.
— Это же его коньяк, — оправдывался Курт.
— Нашелся защитник частной собственности! Я те покажу сейчас порядок! — Галениек изготовился к внушительной речи, но заметил юнгу, который в отчаянии балансировал с бачком супа в вытянутых руках. — А-а, обед! Дружба с коком — залог здоровья… Тьфу ты, дьявол!
Судно накренилось.
Галениек, сдергивая свитер, потерял равновесие и ударился о стол.
Неожиданный толчок имел и другие последствия. Зигис, словно его толкнули невидимые руки, споткнулся и налетел на Галениека. Половина похлебки вылилась на пол, изрядная порция — матросу на брюки.
— Я тебе! — взревел Галениек.
Он схватил парнишку за шиворот и в ярости начал хлестать мокрым свитером.
— Перестань! — Курт вырвал у него из рук свитер.
— Чего лезешь, фриц? Его морда что — тоже частная собственность? Последние штаны мне изгадил!
— Не волнуйся, Галениек. В супе так мало жира, что пятен не останется. Ручаюсь!
Галениек помешал ложкой остатки похлебки, попробовал и тут же выплюнул:
— Свинство! Дружба с таким коком — гарантия третьей стадии чахотки…
— Да, харчи сегодня, как в богадельне.
— В чем дело, черт подери! — Кулак Галениека грохнул по столу.
— Валлия чего-то говорила… — начал было Зигис, но, вспомнив, как ему сейчас всыпали, насупился и умолк.
— А ну, малый, выкладывай! И не хныкать, а то опять по уху схватишь.
— Правильно, без хорошей лупцовки еще никто моряком не стал, — подхватил боцман, входя в кубрик.
— Ты только посмей его тронуть, — пригрозил Галениек. — Будешь со мной иметь дело! Чего тебе надо, боц?
— Ребята, пошли задраим люки. Радист получил штормовое предупреждение… Сделаем, а тогда и на боковую можно.
Курт и два других матроса поднялись и стали надевать клеенчатые куртки, но Галениек прикрикнул на них:
— Сидеть! Никуда мы не пойдем! Задраивать люки, чтобы хозяйские шпроты не уплыли, а нас тут помоями кормить будут. Пускай ищут дураков в другом месте!
— Валлия сказала, что ночью немецкие матросы перетаскивали на лодку продукты, — не утерпел Зигис.
— Ах, вот где собака зарыта! — крикнул Галениек. — Шагу отсюда не ступлю!
— Постой, Галениек, не бунтуй, — сказал Курт. — Пошли к Цепуритису. Послушаем, что он скажет.
— Нашел Соломона-мудреца, — проворчал Галениек, но возражать не стал.
При всей своей буйной натуре Галениек признавал опыт и трезвый ум старейшего моряка на «Тобаго». У команды вошло в привычку обращаться в трудных случаях за советом к Цепуритису.
С Цепуритисом они столкнулись в двери.