Точка, Ёжик и её натурщики

Это была Комсомольская красной ветки, и я опаздывал на работу. Вниз по лестнице, на платформу спускался крошечный человечек. Сначала я заметил коробку. Тяжёлую, иначе не дрожали бы руки с побелевшими пальцами. Потом затылок с родинкой под короткими русыми волосами и худые плечи с торчащими костяшками. Я сбежал ниже и подхватил груз. С платформы поднимался парень кавказской внешности, он тоже ускорился, но я успел первым. Парень сверкнул глазами и прошёл мимо, а я только после этого обернулся

и посмотрел в её глаза.

– Я помогу! – сказал я, – Не бойтесь, не убегу.

Коробка оказалась тяжелей, чем я думал, от неожиданности я спустил давление сквозь стиснутые зубы. Она усмехнулась:

– Быстро убежать точно не сможете.

Она пошла вперёд. Я, как туземец-носильщик за ней. Одной рукой прижимал коробку к уху, другой врал начальнику про прорвавшуюся трубу. Ни о чём постороннем я не думал, кроме её птичьих косточек и полупрозрачной кожи. Взвалить на неё коробку и сокрушить ей хрупкий скелет я бы уже не смог.

– Далеко вам? – спросил я, заходя за ней в вагон.

– Саларьево, – улыбнулась она, – спасибо, что помогли, но больше не надо.

Я замотал головой:

– Речи быть не может. Я не дам вам тащить такую тяжесть.

Она вздёрнула брови с выражением "ой, я всё про вас знаю", в серых глазах проявились усталость и холод.

– Уверена, вам есть куда спешить.

– Я поспешу туда, как только дотащу эту коробку до конечного пункта.

Она посверлила меня глазами и слабо кивнула "ладно, чёрт с тобой".

Мы стояли друг против друга, коробка между нами. Она смотрела вбок и ни разу не повернула ко мне голову, будто от меня воняло, и она тянула воздух со стороны, где её не доставало моё дыхание. Я был не в своей тарелке, и всю дорогу то бесился, то обижался, но вида не показывал.

За Воробьёвыми горами освободилось два места, и мы сели. Она уставилась невидящим взглядом в черноту туннеля за противоположным окном. В отражении её лицо двоилось и неслось со скоростью поезда по чёрным рёбрам тюбинга. В какой-то момент наши взгляды встретились, и она смутилась, вытащила из кармана старенький смарт. Для чего ещё нужны телефоны, как не спасать нас в неловких ситуациях? Она листала чьи-то фотки. На тощем запястье с голубеющими венками был навязан неуклюжий браслетик из шерстяной красной нитки. Теперь отвернулся я, чтобы не заглядывать в чужой экран.

Так же молча, не глядя друг на друга, мы дошли до её дома. Она указала на скамейку у входа:

– Ставьте сюда.

Я послушно опустил коробку.

– Спасибо, что помогли.

– Пожалуйста, – пожал я плечами, – давайте я до квартиры донесу.

– Нет! В дом вы не войдёте! – сказала она, наверное, слишком резко. Смутилась и добавила: – Извините, правда, спасибо за помощь, но дальше я сама.

И я ушёл, не оглядываясь. Не спросил, как её зовут, не попросил номер телефона. Я и не собирался, как не собирался врываться ни в её квартиру, ни в её жизнь.

А в метро

по дороге на работу из чёрного стекла на меня смущённо смотрели её глаза под торчащей чёлкой.

Следующим утром я спускался на платформу Комсомольской и искал глазами родинку на затылке. Потом пропустил два поезда, и только тогда понял, что тяну время и напряжённо вглядываюсь в текущий по лестнице поток пассажиров, не мелькнёт ли там холодный взгляд серых глаз под дерзкой чёлкой. Понял и выкинул из головы.

А на следующий день, в выходной, я поехал в Саларьево и просто сел на ту самую скамейку, куда два дня назад поставил её коробку. Я сливал свою жизнь в бесконечный поток глупости, тщеславия и одиночества, какими забиты все ленты всех социальных сетей мира, когда на меня упала тень.

– Что вы здесь делаете? – спросила она, и опять в глазах ни капли тепла.

– Вас жду, – честно ответил я.

– Зачем?

Хороший вопрос. Я на самом деле не знал. Так и сказал.

– Не знаю. У вас бывает так, увидел человека, и очень хочется встретиться с ним снова?

– Нет. Зато бывает, что встречаешь человека, и очень хочется никогда его больше не видеть.

И снова в глазах ни капли симпатии, абсолютный ноль. Что я вообще тут делаю? Кровь бросилась мне в лицо. Как сталкер, обнаруженный объектом наблюдения, я вскочил и сказал:

– Извините, больше не увидите.

– Вы, наверное, очень хороший, но мне это не нужно, – стукнулось мне в спину.

– Что “это”? – развернулся я на полушаге.

– Ничего… Ничего не нужно, не обижайтесь. Спасибо, что помогли, но больше не приходите… – и добавила чуть слышно: – Пожалуйста.

И опять я ушёл, не оглядываясь, и с твёрдым решением выкинуть её из головы.

А она вернулась в свою квартиру на втором этаже. Возле кухонного окна стояла бабушка.

– Хороший парень, зачем ты так?

– Как “так”?

Бабушка сокрушённо покачала головой.

– Слышу я плохо, а вижу хорошо.

Она со вздохом опустилась на табуретку, уткнулась лбом в руки.

– Потому что хороший, ба. Не хочу никому портить жизнь. – Сказала она устало кухонному линолеуму под ногами.

– А мне?

– Ты привыкла.

Бабушка со вздохом пригладила её короткие волосы и поцеловала в макушку:

– Когда-нибудь я выгоню тебя на улицу и сменю замки, потому что слишком сильно люблю.

Комсомольская красная. Я сидел на скамейке, листая магазины в поисках нужных расходников, и кто-то опустился рядом. У кого-то в прорехах драных джинсов торчали худые коленки и на запястье болтался дурацкий браслетик из красной шерсти. Я поднял глаза, она подняла глаза. Я поздоровался.