Точка опоры
Шрифт:
– Меня забыл, - напомнил Сильвин.
– Вот как раз о тебе, Михаил Александрович, речь пойдет. Ты говорил, что хотел бы быть летучим агентом. По-моему, это надо только приветствовать. Иван Радченко тоже остается разъездным. Такие агенты для связи нам совершенно необходимы. Скоро дойдет до нас брошюра Ленина, о которой я рассказывал, надо будет развезти ее по всем губерниям. На тебя первая надежда.
– Сделаю.
– Сильвин радовался, что его, как застоявшегося коня, снова впрягают в добрый воз.
– Сделаю все, что будет в моих силах.
– Записали, - объявил Кржижановский и глазами указал жене на протокол, чтобы отнесла
– Все. Теперь можно и пображничать.
Он снова наполнил рюмки. Сильвин поднял свою, потянулся через стол:
– Здоровья тебе, Глебася, на сто лет!..
– Закусывайте, пожалуйста, - сказала Зинаида Павловна, возвращаясь к столу.
– Ничего даже и не тронули. Вот селедочку, винегрет, колбаску. Потом будет чай с пирогом.
– Я поставлю самовар, - вызвалась Глаша и, стремительно поднявшись, упорхнула в кухню.
...Расходились около полуночи.
Зная, что мать не может не волноваться за детей, Кржижановские проводили Ульяновых первыми.
– Марии Александровне низкий поклон, - сказал Глеб Максимилианович, пожимая руки на прощанье.
– А от меня поцелуйте свою мамочку, - попросила Зинаида Павловна и расцеловалась с Маняшей.
3
Проводив гостей, Зинаида Павловна начала мыть посуду в большом тазу. Глаша стояла рядом, принимала от нее тарелку за тарелкой, вытирала полотенцем и ставила в шкаф.
– Хорошие люди! Кремешки, - вспоминала Зинаида Павловна.
– Тронь кресалом - взлетят искры! Мне особенно приятно, что были старые друзья.
– Мне тоже, - отозвалась Глаша.
– И родное Шошино, и Тесь, и Минусинск - все прошло перед глазами. Словно вчера это было. Костры, песни на берегу Тубы... Вспомнился Курнатовский...
– Ты ничего не получала от него? Он ведь, мне сдается, был неравнодушен...
– Ой, не говорите!
– У Глаши вспыхнули щеки.
– Мне всегда было так неловко перед Катюшей... Готова была плакать. Она же от него без ума. А он... Вы помните, всегда при ней говорил о своем принципиальном холостячестве.
– Как же, как же. Отлично помню: революция и семья, дескать, несовместимы. Нельзя делить силы и внимание. Может, для него и лучше. Каких-то три месяца на воле, и вот опять...
– Его все еще держат в одиночке? Как он там?.. Зинаида Павловна, расскажите все-все.
– Да я толком ничего и не знаю.
– Ну, хоть немножко. Я Катюшке передам...
– Глебушка у кавказских друзей справлялся: по-прежнему в Метехском замке. Похоже, ему грозит новая ссылка.
– При его-то здоровье... Бедный, бедный Виктор Константинович!..
– Для него, Глашенька, счастье в борьбе.
– Зинаида Павловна положила руку на плечо девушки.
– Только в борьбе.
– Я знаю. И согласна с ним.
– Ой ли!.. Уже согласна... Да ты еще молоденькая... И любовь свое возьмет. Для нее даже тюремные стены не преграда.
– Я слыхала: девушки объявляют себя невестами, ходят в тюрьму на свиданья...
– А бывает, и обвенчаются в тюрьме, чтобы вместе в ссылку...
– Да как же так?.. В тюрьме и свадьба!..
– А все честь по чести. Я видела такую свадьбу. Невесте передали фату. Нашлись и шафера из соседних камер. После венчанья - шампанское разлили в тюремные кружки. И, как положено, кричали "горько".
– Интересно!.. Вот уж такая свадьба всем будет памятна: можно песню сложить!
Взбудораженная разговором,
В доме было тихо. Длинный маятник настенных часов четко отстукивал минуты. Временами налетал вихревой ветер, словно пригоршнями кидал на оконные стекла снежную крупу; надсадно отпыхивались паровозы, ведя тяжелые товарные поезда, перекликались пронзительными гудками.
Близится утро. Она, Глаша, с маленьким чемоданом отправится на станцию, встанет в очередь за билетом, приготовит деньги. Когда окажется перед окошечком, кассир, принимая кредитки, спросит: "Вам куда?" А она сама еще не знает. Правда, за нее уже решил Кржижановский. Но ведь она вольная птица, может лететь туда, куда рвется сердце. Путь ей не заказан. Облегченно выдохнет и скажет кассиру: "В Москву!" Для нее там нет запрета - может приехать в любой день.
А там куда? Как все другие, остановится в гостинице, - на два-три дня денег у нее хватит. Пойдет искать...
Кого?.. Кому она там нужна?..
Если бы Теодорович был неравнодушен к ней, написал бы хоть одно письмецо.
А куда? На деревню дедушке?!
Губы Глаши дрогнули в горькой усмешке.
Сама виновата - не успела дать парню адреса. Он ведь провожал ее в Рязань... Но разве мог подумать, что, заметая свои следы, она махнет к матери в далекую сибирскую деревеньку Шошино. Он и слова-то такого наверняка не слыхал. Может, ездил в Рязань, там спрашивал у подпольщиков. Никто не знает такой девушки! Может, часами ходил по улицам: не встретится ли случайно... И, раздосадованный, вернулся в Москву...
А в Москве ли он? Могли направить в какой-нибудь промышленный город с листовками... Ищи ветра в поле!
И спросить не у кого: старая московская явка теперь, после провала Баумана, уже не годится, а новой у нее нет. И Глеб Максимилианович не даст. Да и просить неудобно. Сдерживая догадливую улыбочку, он спросит: "А тебе, Глашенька, зачем в Москву? К кому на свиданье?.." Она, конечно, потупит глаза, покраснеет до корней волос. Со стыда можно провалиться!
Она должна ехать туда, куда ее направляют, где есть для нее дело. Партия - не стая скворцов, которые, бывало, посидят-посидят на тополе и начнут разлетаться кому куда вздумается. У партии - большое дело, и все свои маленькие дела надо до поры до времени завязывать в тугой узелок. Вон Курнатовский дал себе железный зарок - не жениться, пока не победит революция. А она, Глаша... Разве она не может так же? У нее тоже есть сила воли. Сумела же в свое время вырвать из сердца со всеми корешками любовь... Да какая там была любовь - просто девчоночье увлечение Митей Нарциссовым! А вышла бы за него - погибла бы как человек. Жена губернского чиновника какого-то там класса, прокурорша! Бр-р! Даже ледяные мурашки побежали по спине...
Но Теодорович... Иван... Ваня - это ведь совсем другое! Настоящий человек! Не казенная чиновничья душа!.. С таким можно смело связать свою судьбу...
Глаша опять усмехнулась.
А если он не вспомнил ее ни разу? Мелькнуло перед ним девичье личико, ничем не приметное, и исчезло как в тумане...
Нет, нет. У него глаза горели, как звездочки в ночи. И она будет искать его. Будет. Не в Москве, так в другом городе. В тюрьме. В тайге. По всей России-матушке.
Утром, оставшись одна в квартире, Зинаида Павловна села за письмо в редакцию "Искры". Спеша поделиться радостью, подробно написала о решениях, принятых на собрании.