Точка
Шрифт:
— Восемь марок, — сказал Искин.
— Да-да, я знаю.
Труди выдвинула ящик стола. Мелькнули зеркальце, расческа, какая-то книжка мелкого формата с золотистым крестом на темной обложке. Такие распространял тот же «Спасающий Христос».
— Сейчас.
Она мимолетно улыбнулась Искину. Коричневые монетки в один, пять и десять грошей добавились к предыдущим.
— Этого хватит, — сказал Искин, достав из кармана халата купюру. — Это вам, Труди.
Секретарша растеряно взяла банкноту.
— Но у меня, похоже, не набирается адекватной суммы. Погодите, я посмотрю в пальто.
— Не
— Тоже сверхсладкого? — улыбнулась Труди.
— Непременно!
— Спасибо.
Искин кивнул.
В коридоре он переоделся, запихнув халат в пластиковую корзину, а бахилы — в урну. Вспомнив, достал из халата деньги. Теперь следовало где-нибудь пообедать. И лучше всего подошло бы какое-нибудь тихое место. Лем чувствовал необходимость серьезно обдумать новости от Бозена. Значит, никаких навязчивых официантов и толкотни.
— Труди, — он снова вышел в холл, подворачивая ворот на куртке, — вы не знаете, где здесь можно перекусить?
— Это приглашение?
Искин смутился.
— Нет. Я… Извините, Труди, я не имел ввиду…
Он умолк. Возникла неловкая пауза. Искин и не думал приглашать Труди на обед, но фраза, надо признать, получилась двусмысленная. Обижать женщину отказом, объясняя, что она не так его поняла, Искину не хотелось.
Несколько секунд Труди смотрела ему в лицо.
— То есть, вы не приглашаете меня, а просто хотели узнать, имеется ли поблизости недорогое, но приличное кафе?
Искин подумал, что сформулировать точнее, наверное, не смог бы и сам.
— Да, — с облегчением выдохнул он. — Именно это! Я сразу прошу прощения, если как-то вас задел своим неуклюжим предложением.
Труди фыркнула.
— Никак не задели. Видели бы вы себя! — сказала она весело. — У вас такая озабоченная складка на лбу сразу появилась!
— Серьезно?
Секретарша кивнула.
— А я думаю: как же я с ним пойду? У меня — другие дела. Есть более интересные мне люди. Я вовсе не хочу…
Она осеклась.
— А вы прелестно краснеете, — сказал Искин.
— Простите.
— Давайте с самого начала? — предложил Искин. — Иначе, чувствую, нам обоим станет неловко, и мы с вами отправимся куда-нибудь вдвоем, вовсе не намереваясь этого делать. Психологическая ловушка.
Труди рассмеялась.
— Значит, вам нужно кафе?
Искин кивнул.
— Да.
— В этом районе? Этот район, извините, достаточно дорогой.
— Можно у Штиль-плац.
— Ой, нет, я там не бываю, — сказала Труди. Она задумалась. — Знаете, за Зиман-аллее есть хорошее кафе. Там тихо.
— Это далеко?
— Отсюда — метров двести. Сразу пересекаете улицу и проходите через сквозной дворик дома с автоматической прачечной в цоколе.
— Я увижу? — спросил Искин.
— Да, конечно, — кивнула Труди, — это «Олимпик», у них с десяток прачечных по городу, на углу дома стиральный автомат в тоге — их вывеска.
— Кажется, что-то подобное я видел.
— Тогда не заблудитесь. По дворику выходите на аллею, а наискосок
— У него есть название?
— Ой, какое-то простое… — Труди, вспоминая, приложила палец к диску на виске. — Сейчас, постойте… — она заблуждала глазами по холлу. Взгляд ее уткнулся в дешевую картонную репродукцию. Древесные стволы, плющ. Кажется, это была картина Ван Гога. — «Пихта»! Нет, что-то похожее. «Кипарис»! Кафе называется «Кипарис»!
— Спасибо.
Искин толкнул массивную — стекло, светлое дерево, позолота — дверь. Отражение холла с темным пятном головы Труди поплыло и смазалось. Звуки города накатили на Искина урчанием двигателей и турбин, гудками, свистками, пощелкиваниями табло, звонками и трелями электрического трамвая. Он, честно говоря, даже несколько ошалел от акустической атаки, пожалев, что не вышел через тихий боковой ход. Буквально в двух шагах от узкого тротуара текли желтые капли такси, полупрозрачные громадины омнибусов, мелькали стройные силуэты люксовых моделей. Горели огни реклам, пестрели зонтики и маркизы, двумя не пересекающимися, плотными, локоть в локоть, потоками умудрялись идти люди.
Час пик.
Застывшему на ступеньке крыльца Искину стало понятно, почему Труди, отпущенная Берштайном на перерыв, не спешила покидать клинику. Узники деловых кварталов, менеджеры, агенты, клерки и муниципальные служащие, заполонили улицы, перекрестки и все места в ресторанчиках и кофейнях. Темные пиджаки. Белые рубашки. Узкие галстуки-шнурки. Спортивные фигуры. Идеальные зубы. За витринами они смотрелись как манекены, рекламирующие корпоративную моду.
Искин в своем коричневом, мешковатом пиджаке с вытертыми локтями и с портфелем, нескладный и неловкий, никак не вписывался в общую картину нашествия, тем не менее, шагнул в поток, текущий к ближайшему переходу, и даже приспособился к его скорости. Во всяком случае, никому на туфли от Визеншталя не наступил.
Поток перенес его через на мгновение замершую улицу, завернутый в тогу стиральный автомат подмигнул зеленым над головой, окаймленный оградой дворик сунул под ноги дорожку из красноватой плитки.
Кусты, несколько тонких японских осин, как-то прижившихся в тесном пространстве, детская площадка с одиноким ребенком. Все четыре скамейки дворика были заняты. Клерки пили кофе из бумажных стаканчиков и ели сосиски в тесте. Кто-то, кажется, спал, запрокинув лицо к стиснутому домами синему небу.
Искин прошел дворик насквозь, чувствуя себя случайным путешественником по чужому миру. Клерки синхронно поворачивали головы, провожали странными, равнодушными взглядами. Другая цивилизация. Ему вдруг подумалось, что вопросы, которые так терзали Кинбауэра, о специализации, о восприимчивости команд, о программировании отдельных групп населения, можно было прекрасно решить и без юнитов.
Он переступил через вытянутые ноги.
— Прошу прощения.
Вот армия, сосредоточенная на узких задачах. В программе — приказы и планы, продвижение по карьерной лестнице, премии, графики, часы «Барко», сеансы и тренинги. Увольнение — конец программы. Корпорации, бюрократический аппарат, вообще, мир давно уже освоил то, что Кинбауэр пытался добиться от юнитов.