Только позови
Шрифт:
Но подходящая минута не выпала. С одной стороны, им вроде бы только того и надо было, чтобы он изъявил такое желание. С другой — с каждым их словом это желание улетучивалось. Его спрашивали о том, что он умеет и намерен делать. Говорили, что хотят использовать его знания и опыт. То же самое спрашивали и говорили в Килрейни.
В конце концов сидевший посредине круглолицый полковник с квадратным подбородком и в очках — очевидно, главный среди трех полковников за столом — спросил с некоторым недоумением:
— Скажите, сержант, в каких частях вы хотели бы служить в армии
Весь подобравшись, едва сдерживая звенящий от злости голос, Лэндерс сказал то, что только и мог сказать.
— Я вообще не хочу служить в армии, сэр, — твердо ответил Лэндерс.
— Хорошо. Можете идти, — заключил очкастый.
Весть дошла до отделения едва ли не прежде него самого. Лэндерс был отчислен. Комиссия единогласно решила демобилизовать его. В глазах товарищей по заключению это была большая победа. Они гурьбой бросились поздравлять его, хлопали по спине, орали, так что в конце концов Лэндерс огрызнулся и пугнул их как следует.
После этого он вообще сделался притчей во языцех. Мало того, что он вырвался на волю, а им еще тянуть лямку, так он же и оскорбляет, хотя они к нему с чистым сердцем. С той минуты к нему вообще никто не подходил.
Но ему уже было все равно. Начались бесчисленные формальности, которые отняли целых пять дней — если считать с заседания медкомиссии и до того момента, как Лэндерс вышел за ворота военного городка свободным человеком. Колеса раскручиваются туго, но уж когда раскрутятся — только поспевай. Большую часть оставшегося времени Лэндерс проводил вне отделения, так что он не успел почувствовать отверженности. И вообще плевать он хотел, пусть думают, что хотят.
Он побывал в финансовой части — получил расчет, сдал на склад обмундирование и имущество, аннулировал в страховой конторе солдатскую страховку, чтобы как можно меньше связывало его с армией. Остальные дела были в канцеляриях самого госпиталя.
Согласно положению, его всюду сопровождал вооруженный конвоир. Лэндерс еще считался заключенным. Правда, конвойный понимал его особое положение, перебрасывался с ним шутками и вообще не следил за арестованным в оба глаза. Кто вот-вот будет на гражданке, не сбежит.
Последние пять дней вылились в фантастическую беготню. Утром на шестой день Лэндерс поставил последнюю роспись — в получении чистенького белого тисненого свидетельства об увольнении из рядов Вооруженных сил США с положительной характеристикой. Церемония происходила в главной канцелярии госпиталя.
Лэндерс опомнился только тогда, когда стоял уже за воротами госпиталя — в форме, с потертым синим полупустым вещмешком в руке. Свободный человек, иди куда душе угодно.
Он прошел три квартала до автобусной остановки и опустил вещмешок с пожитками на мерзлую землю, зажав лямку в кулаке. Скоро должен быть автобус на Люксор. День стоял сухой, холодный, слегка мело снежком. Солдатская шинель грела плохо. Он поежился.
Перед ним по шоссе шла колонна из вновь прибывшей пехотной дивизии. Кто в рабочей одежде, кто в полевой форме, тяжело шагали солдаты с усталыми озабоченными лицами. Колонна была большая, Лэндерс смотрел и смотрел, мысленно перебирая
Вообще-то надо было бы заглянуть в «Пибоди», повидаться с Джонни-Странью. Но Стрейндж сообщил, когда навещал его, что через пару-тройку дней выписывается из Килрейни. Получил назначение куда-то сюда, в Кэмп О'Брайер. Чтобы разыскать его, надо идти в командный корпус, к Уинчу, и разыгрывать сцену прощания. На это у него сейчас не хватит духу. Можно, конечно, пока остановиться в «Пибоди», хотя Стрейндж предупредил, что отказывается от номера, поскольку деньги все вышли.
Хвост колонны сворачивал с шоссе на изрытую выбоинами грунтовую дорогу. Из-за колонны появился гражданский автомобиль, но с гарнизонным номером. Прекрасно смотрится — женщина за рулем.
Лэндерс видел, как удаляются по дороге последние шеренги, но пар от дыхания над колонной почему-то на расстоянии казался выше и гуще, чем когда она проходила мимо. Лэндерс был счастлив, что он не там. Однако одному в «Пибоди» тоже не хотелось. Даже если он раздобудет комнату.
Лэндерс видел быстро приближающийся автомобиль и женщину за рулем. Она была очень хороша, даже издали. Наверно, чья-нибудь жена, к мужу-офицеру торопится. Но слишком уж гонит. Лэндерс нагнулся, аккуратно перевязал лямкой верх мешка и, выпрямившись, посмотрел на женщину за рулем.
Когда автомобиль почти поравнялся с ним, он спокойно шагнул под колеса.
В тот же миг он подумал, что ни за что бы не сделал этого, будь перед ним джип или военный грузовик с мужчиной за рулем. Но уж очень она красива. В кабине тепло, шубка у нее распахнута, под свитером соблазнительно выпирают груди. И волосы так красиво разметались по воротнику. До чего же хороша!
Лэндерс услышал бешеный скрежет тормозов и, кажется, крик. Потом раздался звон стекла, лязг фары и сильный глухой удар.
Он заметил — или подумал, что заметил, — выражение ужаса на лице за ветровиком. Вместо рта перекошенная ярко — красная дыра. Изломанные от неожиданности брови. Вытаращенные в испуге глаза. Верно, подумала, что загляделась, не успела отвернуть в сторону. Ему хотелось рассмеяться. Честное слово, жалко ее. Хотя пусть знает, что кого-то сбила… Потом геликоптер оторвался от палубы и потащил его вверх.
На борту белого парохода все так же виднелся большой красный крест. Вдоль корпуса так же шла разрезаемая носом волна. Стояла такая же мертвая тишина.
А вдали, в голубой дымке, все так же простирался зеленеющий густыми лесами и сочными травами огромный континент. Пустынный, молчаливый, зовущий. О белые безлюдные берега бесшумно бился прибой. И было тихо, как бывает только дома.
Книга пятая. Конец всего
Глава двадцать девятая
Бобби Прелл узнал об этом в Канзас-Сити. Стрейндж позвонил ему по междугородному телефону в отель «Мюэлбах».