Только ты
Шрифт:
Я чуть поворачиваюсь к нему и чувствую запах приятного абрикосового спрея, которым пропитана моя причёска.
— Да, — сухо говорю я. — Очень.
— А почему оно вам нравится? — всё так же невозмутимо глядя на дорогу, интересуется он.
— Цвет красивый. Ткань приятная.
— Вы про фасон забыли сказать. Это важно.
Внимательно смотрю на его сейчас безэмоциональное лицо, пытаясь понять — он что, смеётся надо мной так? Глаза чуть прищурены, но я не вижу уголках глаз присущих скрытому смеху морщинок, выдающих действительный
— Фасон тоже ничего, — несколько грубее, чем хотела бы, отвечаю я. — Прекрасный фасон.
У меня просто вырывается раздражение. Я не понимаю, зачем он ведёт этот разговор. Чего он добивается?
— Вы врёте, — говорит он.
И в голосе его звучит что-то вроде угрозы. По крайней мере я быстро вспоминаю, где я и кто я.
— Нет, не вру, — поспешно говорю я, уже мягче.
И теперь меня бесит сам факт того, как я быстро прогнулась под его властью. Он даже пальцем не пошевелил, а я сменила гнев на милость, да что там — недовозмущение на недоподобострастие… Грёбаные полутона…
— Врёте, — чуть резче, чем обычно повторяет он. — Оно нравилось бы вам, будь вы в других обстоятельствах — это другое. Но так, как есть — оно вам не нравится.
Я молчу.
— Снимите его, — приказывает он. — Прямо сейчас.
Глава 11
Ошарашенная его словами, я хочу возразить, но понимаю, что… не могу. Я не знаю, почему. И дело даже не столько в моём положении, сколько в чём-то другом — в этой какой-то железобетонной уверенности Ковалевского, что его слово — имеет огромный вес. Решающий вес. Что его нельзя ослушаться, в случае если он отдаёт приказ. И такая уверенность — явно результат опытного руководства, где руководитель воспринимается, как однозначный авторитет.
Он сказал это спокойно. Не повышая голоса. В голосе этом — прозвучала сталь.
И взгляд его сверкнувший тоже был очень говорящ. Такие сильные эмоции при таком потрясающем самообладании. Мужик он, конечно, с характером. Скала.
Закусив губу, принимаюсь разоблачаться, снимая бретели. Поворачиваюсь к нему спиной:
— Расстегните, пожалуста.
— Я за рулём, — говорит он. — Минуту.
Жду. Он припарковывает машину у обочины, поворачивается ко мне и, не возясь, расстёгивает молнию на платье.
— Спасибо.
Стягиваю с себя платье. В салоне делать это не очень удобно, хотя машина просторная. Когда наконец из него высвобождаюсь, аккуратно складываю и кладу на колени.
Ковалевский нажимает кнопку, и окно рядом со мной закрывается. Он берётся за руль и, глядя в зеркало заднего вида, нажимает педаль газа. Автомобиль снова выезжает на дорогу и потихоньку набирает ход.
Обнимаю себя и смотрю вперёд, на ночную, практически пустую, улицу с тусклыми фонарями на обочинах и обилием деревьев. На мне только бельё. Бёдра и ягодицы легонько прилипают к кожаному сиденью.
— Я правильно понимаю, что сейчас мы едем в ресторан? — спрашиваю я.
— Да.
— Вы хотите, чтобы я была в нём в белье?
— Да.
— И вы думаете, что таким образом я расслаблюсь и сочту вашу компанию приятной? Интересный подход.
Он молчит. Следит за дорогой. Будто меня рядом и нет.
— Может, я всё-таки оденусь перед рестораном? Там же будут люди. Вы же не хотите, чтобы я вас дискредитировала, верно?
— Это закрытое частное заведение. В зале не будет никого.
— А официанты? А камеры наблюдения?
— Это мой ресторан.
— У вас ресторан без официантов?
— Без.
— Это как? — удивляюсь я. — Самообслуживание?
— Нет. Просто мужчин-официантов в нём нет.
Вздыхаю.
— Это, конечно, очень утешает. Зачем же мы тогда заезжали за платьем?
— Затем, чтобы оно вам понравилось.
— Оно мне нравится.
— Когда женщине платье нравится, ей в нём комфортно.
— А проблема не в платье.
— Весь внимание.
— Проблема в том, что я чувствую себя пленницей.
— Вы и есть — пленница. Но в данном случае для вас это пленение — куда более безопасный вариант, чем если бы вы были сейчас свободны и предоставлены самой себе.
— Считаете, что я должна быть вам благодарной?
— Уверен в этом.
— Вы вообще, я смотрю, очень уверенный в себе человек. На грани с самоуверенностью, не находите?
— Не нахожу.
— Я хочу надеть платье.
— Нет.
— Почему?
— Потому что я так сказал.
Молчим.
Трудно спорить с человеком, которого ты практически не знаешь, во власти которого находишься, и для которого твоё мнение — пустой звук. Пробую зайти с другой стороны:
— А почему вы так сказали?
— Потому что не хочу, чтобы вы надевали это платье.
Прекрасный ответ. Хрен поспоришь, называется.
— А почему вы этого не хотите? — докапываюсь я.
— Потому что в платье вы были куда скованнее.
Даже не знаю, что возразить. Он то и дело ставит меня в тупик. И что самое удивительное — он ведь прав.
— Ну, хорошо, — немного подумав, говорю я. — Что мне нужно сделать для того, чтобы вы разрешили мне надеть снова надеть это платье?
— Исключая минет?
— Чего? — недоумеваю я.
— Я говорю: исключая минет или нет?
Во все глаза смотрю на него и не понимаю, он прикалывается так или что?
Вид у него совершенно невозмутимый, будто он говорит о каких-то скучных финансовых сводках, которые не имеют к нему никакого отношения.
Я так растеряна, что просто не знаю, что и ответить. А он просто молча ведёт машину, то и дело поглядывая то в боковые зеркала, то в зеркало заднего вида.