Толстая книга авторских былин от тёть Инн
Шрифт:
одна из Печалей сказала
и девкой-плаксою зарыдала.
Иванам пришлось жениться,
не век же в постель материться
да семки на лавке грызть.
А посему свадьбе быть!
Пока свадьбу играла страна,
а заставушка крепко спала,
Емеля и звездочёт,
взяв за печь последний расчёт,
в аэроплан свой сели
да спокойненько улетели,
а мирянам махали с неба:
— Трогать убогих не треба!
Прилетели друже в лес.
Емеля с машины слез
и понял:
— Не умищем Русь я тронул,
а ногами потоптал!
Потом шёл, дрова рубал
на постройку дома:
— Буду сызнова, по-ново
жизнь свою проживать
да добра не наживать.
А безумный звездочёт
надумал строить самолёт.
Так они и стали жить:
Аристарх мастерит,
а Емеля рубит двор.
Такой у них, мол, договор.
В помощь Яга приходила,
но нос от неё воротило
всё мужско населенье заимки,
та грозилась, что Инке
пожалится на мужланов.
— Иди, иди отседова, сами
справимся со своею потребой!
А вскоре отправились в небо
на самолётике братья,
долетели аж до Хорватии,
там заправились и во Францию.
Дескать, вынужденная эмиграция,
а у самих глаза так и зыркают:
звездолёт чи ракету выискивают!
Но у французов прогресс
лишь в шар воздушный залез.
Аристарх как шары те в небе увидел,
то сам себя тут же обидел:
— У них планиды растут как грибы,
я за такими ходи!
Припёрся к ним на самолёте,
рассмотрел поближе: «Э-э, врёте!»
А у Емели глаза загорелись, как звёзды:
— Космос! — орёт. — Настоящий космос!
На том им пришлось расстаться.
Емеля в шары влюблялся:
шил и штопал их за пистоли,
да млел на вражеской воле.
Звездочёт же улетел в Израиль:
говорят, там к богу отправят
очень быстро да без скафандра.
А нам того и нада.
На этом сказка не заканчивается.
Емеля назад ворачивается,
но не в родную деревню,
а куда-то подальше. И тему
о иси-небеси продолжает.
Собрал всё село и гутарит
очень строго да по-нерусски:
— Видел я во Франции шар
высокий, но и не узкий,
очень большой, колеса поболее,
по небу плывёт, по воле.
И надо бы нам, содруги,
от зависти, а не от скуки,
такую же смастерить шарину.
Ну, смогём головою двинуть?
Закивали крестьяне дружно:
— Смогём, коли богу то нужно!
— Тогда тащите льняную тканю,
бабы сошьют полотняну,
какую я укажу,
по их французскому чертежу!
Хошь не хошь, а баб засадил за работу,
мужикам же придумал другую заботу:
плести большую корзину,
а сам за верёвками двинул.
Девки тем временем шьют
и песни поют,
старухи порют да плачут,
утки голодные крячут,
а нам до уток какое дело?
Лишь бы шарина взлетела!
Мужики корзину плетут
да приметы про тучи врут,
коровы мычат не кормлены,
не до них, пусть стоят хоть не доены!
Тут дело великое, братцы:
с неба бы не сорваться!
Ну вот, шар вышел косой, зато наш!
Рот раззявил последний алкаш:
бечёвки ведь крепко натянуты,
кострища спешно запалены
и дымом заполняем шарину,
Емелю сажаем в корзину
да с богом!
Шарик воздушный с порога
в небо поднялся.
Емельян чего-то там застеснялся,
кричит: «Снимите меня!»
А народец благословя,
машет Емеле и плачет:
— Вот сила прогресса что значит!
Но дальше что было? Да ничего
разговоров ещё лет на сто,
а потом историю эту забыли.
Теперь вот вспомнили,
и говорят: «Шар тот (Емелин, значит),
до сих пор в небесах маячит
и не хочет Земле сдаваться!»
Вот таки дела на небушке, братцы.
А в Рассеи царь новый прижился.
Люд шибко в него влюбился,
но через столько-то лет передумал.
Народ, он тоже не умный,
дурной на планете народ:
не прёт же на Марс? Не прёт.
Забава Путятична и Добрыня Никитич
То что свято, то и клято.
А у нас бока намяты
при любых наших словах, —
на то царский был указ.
Во стольном граде, сто раз оболганном, в Московии далёкой, за церквями белокаменными да за крепостями оборонными, жил да правил, на троне восседал царь-государь Николай Хоробрый, самодур великий, но дюже добрый: народу поблажку давал, а на родных детях отрывался. И была у царя супружница — молодая царица свет Забава Путятична красоты неписаной, роду княжеского, но с каких краёв — никто не помнил, а может и помнить было не велено.