Том 1. Дживс и Вустер
Шрифт:
На следующий день я выехал в «Бринкли-Корт» не то чтобы с легким сердцем, но в несколько приподнятом настроении. Мысль о том, что рядом со мной сидит Дживс и его подкормленный рыбным фосфором мозг находится в моем распоряжении, позволила мне различить первые робкие голубые просветы на покрытом грозовыми тучами небосклоне, но всего лишь просветы, поскольку я спрашивал себя, по силам ли даже Дживсу решить эту проблему, снова и снова поднимавшую свою страшную голову, точно гидра. Хотя он и слыл непревзойденным мастером по части воссоединения влюбленных сердец, между которыми прошла трещина раздора, но не думаю, чтобы ему прежде приходилось сталкиваться со столь катастрофическим разломом, как тот, что зиял между сердцами Роберты Уикем и Реджиналда Сельдинга; да и, как любит повторять сам Дживс, «не во власти смертных людской успех в делах иль не успех [81]
81
…успех в делах иль не успех— «Не во власти смертных людской успех в делах иль неуспех. Но мы поступим лучше, Семпроний, — мы успех заслужим». Цитата из пьесы Джозефа Аддисона «Катон». Акт I, сцена 2.
Наконец мы выехали из Лондона, я получил возможность отвлекаться на разговоры, не рискуя врезаться в идущую впереди машину или задавить пешехода, и объявил прения открытыми.
— Дживс, вы не забыли о нашем вчерашнем разговоре?
— Нет, сэр.
— Надеюсь, важнейшие вехи изложенных мною событий хранятся на скрижалях вашей памяти?
— Да, сэр.
— Вы уже размышляли на эту тему?
— Да, сэр.
— Что-нибудь надумали?
— Пока нет, сэр.
— Понятно, я на это особенно и не рассчитывал. Тут требуется время.
— Да, сэр.
— Вся беда в том, — сказал я, крутанув руль, чтобы не задавить перебегавшую дорогу курицу, — что в лице Роберты Уикем мы имеем дело с натурой пылкой и высокомерной.
— Да, сэр.
— А девушек, обладающих пылкими и высокомерными характерами, следует всячески ублажать. А не называть распутной Иезавелью с морковными патлами.
— Ни в коем случае, сэр.
— Если бы меня кто-то назвал Иезавелью с морковными патлами, я бы точно обиделся. Кстати, кто такая эта Иезавель? Имя вроде знакомое, но хоть убей не вспомню.
— Это из Ветхого завета, сэр. Царица Израиля. [82]
— Ну как же, конечно, царица. Скоро и свое-то имя забуду. Ее ведь потом съели псы, верно?
— Да, сэр.
— Не слишком приятный конец, что и говорить.
— Да, сэр.
— Такая уж, значит, судьба. Кстати, о возможности быть съеденным псами: в «Бринкли-Корте» сейчас живет такса, при первой встрече с ней у вас может создаться впечатление, что она смотрит на вас как на легкую закуску в перерывах между более обстоятельными приемами пищи. Не обращайте внимания. Это все показное. В этой воинственности…
82
Царица Израиля — Иезавель, жена Ахава, царя Израильского (Третья книга царств, 16:31, 21:5—25, Четвертая книга царств, 9:30–37).
— «…в ней много слов и страсти, нет лишь смысла [83] », сэр?
— Именно так. Пустое бахвальство. Несколько ласковых слов, и пес к вам будет прикован… как это вы тогда выразились?
— …«прикован стальными обручами [84] », сэр?
— Двух минут хватит. Он и мухи не обидит, просто ему нужно держать фасон, потому что его назвали Крошкой. Когда псу изо дня в день кричат «Крошка, Крошка», он чувствует, что должен как-то доказать свою состоятельность, это всякому ясно. Вопрос самоуважения.
83
…нет лишь смысла — цитата из трагедии В.Шекспира «Макбет»: «Жизнь… это повесть, которую пересказал дурак: в ней много слов и страсти, нет лишь смысла». «Макбет». Акт V, сцена 5. Перев. Ю.Корнеева.
84
…прикован стальными обручами — цитата из трагедии Шекспира «Гамлет»: Будь прост с людьми, но не запанибрата. Проверенных и лучших из друзей приковывай стальными обручами, но до мозолей рук не натирай пожатьями со встречными». (Гамлет, Акт V, сцена 3. Перев. Пастернака).
— Совершенно верно, сэр.
— Крошка вам понравится. Славный пес. У него уши наизнанку. Отчего все таксы ходят с ушами наизнанку?
— Не знаю, сэр.
— Вот и я тоже. Хотя частенько об этом думал. Однако, хороши же мы, Дживс. Болтаем о разных Иезавелях и таксах, когда должны сосредоточить всю умственную энергию на…
Я умолк на полуслове. Мое внимание привлекла придорожная гостиница. Вернее, не сама гостиница, а то, что стояло перед гостиницей, а именно двухместный ярко-красный автомобиль с открытым верхом, в котором я узнал машину Бобби Уикем. Я тотчас понял, в чем дело. Возвращаясь обратно в «Бринкли» после двух дней, проведенных в материнском доме, она почувствовала, что становится жарко, и притормозила возле этого заведения, чтобы пропустить чего-нибудь холодненького. Кстати, очень разумная мысль. Ничто так не восстанавливает силы в жаркий летний полдень, как животворящий источник влаги.
Я нажал на педаль тормоза.
— Дживс, вы не возражаете, если я попрошу вас подождать меня минутку?
— Разумеется, сэр. Хотите поговорить с мисс Уикем?
— А, так вы тоже узнали ее машину?
— Да, сэр. Она выделяется из общего ряда.
— Как и ее хозяйка. Мне кажется, я должен попытаться что-то сделать для мирного разрешения конфликта путем ласковых увещеваний. Стоит попробовать, как по-вашему?
— Вне всякого сомнения, сэр.
— Как говорится, попытка — не пытка. Придорожная гостиница — она называлась «Лиса и гусь», что, впрочем, к делу не относится, — ничем не отличалась от всех прочих придорожных гостиниц: внутри было полутемно, прохладно, пахло пивом, сыром, кофе, соленьями — одним словом, крепким английским крестьянским хозяйством. С улицы сразу попадаешь в уютный маленький зал с развешанными по стенам пивными кружками и расставленными там и сям столиками и стульями. На одном из стульев за одним из столиков сидела Бобби Уикем со стаканом имбирного эля в руках.
— С ума сойти, Берти! — сказала она, когда я ее окликнул. — Откуда ты взялся?
Я объяснил, что возвращаюсь на машине из Лондона в «Бринкли».
— Смотри, как бы твое авто не угнали. Могу поспорить, ты оставил ключи в машине.
— Оставил, но вместе с Дживсом, который бдительно несет там бессменную вахту.
— Так ты прихватил с собой Дживса? Я думала, он в отпуске.
— Он любезно согласился его прервать.
— Какая преданность!
— Сказал ему, что он мне нужен, и он не колебался ни секунды.
— А для чего он тебе так нужен?
Пришла пора перейти к ласковым увещеваниям. Я понизил голос до конфиденциального шепота, но когда она спросила, где я умудрился застудить горло в такую жару, заговорил громче.
— Мне кажется, он может кое-что уладить.
— Что именно?
— Скажем, вашу ссору с Селедкой, — сказал я и начал с величайшей осторожностью подбираться к сути. Я знал, что должен очень тщательно выбирать выражения, потому что с натурами пылкими и высокомерными надо действовать очень осмотрительно, особенно если у них рыжие волосы, как у Бобби. Если ей вдруг померещится в моих словах что-то оскорбительное, она тотчас обидится, а если Бобби обиделась, ей ничего не стоит взять со стола бутылку с имбирным элем и треснуть меня по башке. Я не утверждаю, что она обязательно это сделает, но сбрасывать со счетов такую возможность тоже не следует. Поэтому я очень плавно подгребал к своей цели.
— Начну с того, что Селедка мне все рассказал, и я знаю от очевидца — или правильнее будет сказать «от ухослышца» — все подробности вашего последнего телефонного разговора. Не сомневаюсь: ты сейчас подумала, что такая откровенность не делает ему чести. Но не забывай, что мы вместе росли, а делиться сердечными тайнами с человеком, с которым ты дружишь с детства, вполне естественно. Как бы там ни было, он начал изливать мне свою душу, и не успел он опорожнить ее до половины, как я заметил, что он просто вне себя от горя — лицо налилось кровью, глаза вращаются, как у буйнопомешанного, вот-вот завопит «о, смерть, где твое жало? [85] »
85
…о, смерть, где твое жало! — цитата из Библии: «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?» («К Коринфянам», 15:55).