Том 1. Книги стихов

Сологуб Федор Кузьмич

«Для чего говорить! Холодны…»

Для чего говорить! Холодны И лукавы слова, Как обломки седой старины, Как людская молва. Для чего называть? Мы одни, – Только зорями щёк, Только молнией глаз намекни, – И пойму я намёк. И во мне, точно в небе звезда, Затрепещет опять, Но того, что зажжётся тогда, Не сумею назвать.

«Не опасайтесь шутки смелой…»

Не опасайтесь шутки смелой, Но бойтесь шутки шутовской, Пред сильным – рабски онемелой Пред слабым – нагло разбитной. Она клеймит, она марает, Не понимает красоты, И клеветы не отличает От малословной правоты. Пред ней открыться – это хуже, Чем на базаре голым быть, Или

купаться в грязной луже, Иль зачумленную любить.

Муки Тантала

Стоит он, жаждой истомлённый, Изголодавшийся, больной, – Под виноградною лозой, В ручей по пояс погружённый, И простирает руки он К созревшим гроздьям виноградным, – Но богом мстящим, беспощадным Навек начертан их закон: Бегут они от рук Тантала, И выпрямляется лоза, И свет небес, как блеск металла, Томит молящие глаза… И вот Тантал нагнуться хочет К холодной радостной струе, – Она поет, звенит, хохочет В недостигаемом ручье. И чем он ниже к ней нагнётся, Тем глубже падает она, – И пред устами остаётся Песок обсохнувшего дна. В песок сыпучий и хрустящий Лицом горячим он поник, – И, безответный и хрипящий, Потряс пустыню дикий крик.

«К долине мрачной, под огнями…»

К долине мрачной, под огнями Печальных и тревожных звёзд, Моими знойными мечтами Соорудил я гордый мост, И, что ни ночь, к его воротам Я торопился подойти. Душою охладев к заботам Дневного пыльного пути. В долине той себе кумира Я из печали сотворил, И не искал иного мира, Иных, блистательных светил.

«Блаженство мне – мои страданья…»

Блаженство мне – мои страданья. Предтечи смерти – увяданья С отрадой вижу я черты. Так увядание берёзы Ее листву оденет в грёзы Неизъяснимой красоты.

«Стояли клёны в тяжком забытьи…»

Стояли клёны в тяжком забытьи, Цветы пестрели, С травой шептались ясные ручьи, Струясь без цели, Над нивой и рекой обрывки туч, Скользя, бежали, И золотил их коймы поздний луч Зарёй печали.

«Прощая жизни смех злорадный…»

Прощая жизни смех злорадный И обольщенья звонких слов, Я ухожу в долину снов, К моей невесте беспощадной. Она о муках говорит, Её чертоги – место пыток, Её губительный напиток Из казней радости творит.

Наследие обета

Легенда

Неожиданным недугом Тяжко поражён, В замке грозно-неприступном Умирал барон. По приказу господина Вышли от него Слуги, с рыцарем оставив Сына одного. Круглолицый, смуглый отрок На колени стал, – И барон грехов немало Сыну рассказал. Он малюток неповинных Крал у матерей И терзал их перед дикой Дворнею своей, – Храмы грабил, из священных Чаш он пил вино, – Счёт супругам оскорблённым Потерял давно. Так барон, дрожа и плача, Долго говорил, – И глаза свои стыдливо Отрок-сын склонил. Рдели щёки, и ресницы Осеняли их, Как навесы пальм высоких, Жар пустынь нагих. Говорил барон: «Познал я Мира суету, – Вижу я себя на ветхом, Зыблемом мосту, Бедных грешников в мученьях Вижу под собой. Рухнет мост, и быть мне скоро В бездне огневой. И воззвавши к Богу, дал я Клятву и обет, Клятву – сердцем отрешиться От минувших лет, И обет – к Святому Гробу В дальние пути, Необутыми ногами Зло моё снести. И мои угасли силы, Не свершён обет, Но с надеждой покидаю, Сын мой, этот свет: Мой наследник благородный, Знаешь ты свой долг…» И барон в изнеможеньи, Чуть дыша, умолк. Поднялся и молча вышел Отрок. Рыцарь ждёт И читает Символ веры… Время медленно идёт. Вдруг открылась дверь, и входит Сын его в одной Шерстяной рубахе, с голой Грудью, и босой. Пред отцом склонив колени, Говорит: «Клянусь, Что босой, в одной рубахе Грубой остаюсь До поры, когда увижу Иерусалим, Где я вымолю прощенье Всем грехам твоим Я жестоким бичеваньям Обрекаю плоть, Чтоб страданьями моими Спас тебя Господь, И, зажжённою свечою Озаряя путь, Не помыслю даже в праздник Божий отдохнуть: Отдохну, когда увижу Иерусалим, Где я вымолю прощенье Всем грехам твоим. И не буду я на мягком Ложе почивать Только хлеб один с водою Буду я вкушать, Буду гнать с лица улыбку И, чужой всему, На красу земли и неба Глаз не подыму: Улыбнусь, когда увижу Иерусалим, Где я вымолю прощенье Всем грехам моим».

«Мечтаю небом и землёй…»

Мечтаю небом и землёй, Восходом, полднем и закатом, Огнём, грозой и тишиной, И вешним сладким ароматом, И промечтаю до конца, И, мирно улыбаясь жизни, Уйду к неведомой отчизне, В чертоги мудрого Отца.

«Как тучки в небе, в сердце тают…»

Как тучки в небе, в сердце тают Желанья гордые мои, И голоса мечты смолкают, Как на рассвете соловьи. Забыв надменные порывы, Ловя попутную струю, Стремлю в покойные заливы Мою ладью, – И там, где тёмной тенью вётел Я буду кротко осенён, Всё то, чем душу я заботил, Отвеет непробудный сон.

«Покрыла зелень ряски…»

Покрыла зелень ряски Дремотный, старый пруд, – Я жду, что оживут Осмеянные сказки: Русалка приплывёт, Подымется, нагая, Из сонных тёмных вод И запоёт, играя Зелёною косой, А в омуте глубоком Сверкнет огромным оком Ревнивый водяной… Но тихо дремлет ряска, Вода не шелохнёт, – Прадедовская сказка Вовек не оживёт.

«Не люблю, не обольщаюсь…»

Не люблю, не обольщаюсь, Не привязываюсь к ним, К этим горько-преходящим Наслаждениям земным. Как ребёнок развлекаюсь Мимолётною игрой, И доволен настоящим, – Полднем радостным и тьмой.

«Состязаясь, толпа торопливо бежит…»

Состязаясь, толпа торопливо бежит, И в ней каждый стремлением диким трепещет, К этой чаше, которая ярко блестит И в которой напиток губительный плещет. За неё неизбывную злобу питать, К ней тянуться по трупам собратий, И, схвативши с восторгом её, услыхать Стоны зависти злобной и вопли проклятий! О безумная ложь! О бессмысленный грех! Да не стоит она этих жертв изобильных, Эта чаша с напитком, желанным для всех, Но доступным лишь только для грубых и сильных.

«Иду я влажным лугом…»

Иду я влажным лугом. Томят меня печали. Широким полукругом Развёрнутые дали, Безмолвие ночное С пленительными снами, И небо голубое С зелёными краями, – Во всём покой и нега, Лишь на сердце тревога. Далёко до ночлега. Жестокая дорога!

Афазия

Страны есть, недостижимые Для житейской суеты. Там цветут неизъяснимые Обаянья и мечты. Там всё дивное, нездешнее, Нет печалей и тревог; Там стоит, как чудо вешнее, Зачарованный чертог. Обитает в нем Фантазия. Но из тех блаженных стран Стережет пути Афазия, Облечённая в туман. И когда с небес изгнанником Утомлённый дух летит, Предстаёт она пред странником, Принимает грозный вид, И слова, слова небесные Отымает от него, Чародейные, чудесные, – Все слова до одного.