Том 1. Повести и рассказы
Шрифт:
— Уж третий год.
— А раньше-то… а тогда-то был у вас кто-нибудь?
Юноша оживился:
— Еще бы!
Пауза.
— Помню, когда мне было восемь лет, мы с матерью пошли к дяде. Это было недалеко, но выпал густой снег, и служанка взяла меня на руки.
Он закашлялся.
— Ну и гостей там было, детей!.. Мне подарили саблю… под стол положили целый воз сена… На елке зажгли много свечей… три дня украшали ее мама с теткой и все прятались от нас, как бы мы не подсмотрели… Ха-ха-ха!
Пауза.
— Она
Снова приступ кашля, еще более сильный, чем прежде. Лицо юноши покрылось кирпичными пятнами. Глаза метали молнии.
— Пташечка моя родная! Ты сегодня, наверно, так же одинока, как и я!.. Ты думаешь, что я тебя не вижу? Взгляни же на меня, взгляни… Нет… разве ты можешь услышать меня из такого далека…
Пока он говорил, одеяло сползло с груди; он весь дрожал, вытягивал вперед руки, а глаза смотрели так пристально, словно хотели проникнуть взором по ту сторону жизни. В трубе между тем шумел ветер, а стены сочились сыростью.
— Я должен пойти к доктору, он вылечит меня. Потом в Щавницу… Надо поправиться, и тогда… мы уж не будем одиноки…
«Кап! Кап! Кап!» — отвечали падающие капли.
— Излишеств у нас не будет, напротив, немало забот… но мы уже будем вдвоем… Вместе! вместе!
«Кап! Кап! Кап!»
О, как страшен дом, который вздыхает и стены, которые плачут!
Больной снова закашлялся и очнулся.
— Антоний!.. Антоний!..
— Счас… счас!.. — отозвался сторож. — А-а-а… Это вы, пан?
— Послушай, как будто пахнет горелым?
— Аа… о… чтоб его… только прислонился человек к печке, и смотри, весь тулуп к черту опалило! Верное дело!
На этот раз мы очутились в необыкновенно оживленном доме. Со всех сторон долетал до нас гул шагов по лестницам и коридорам, за окном звенели колокольчики мчавшихся мимо санок, под нами бренчал рояль, заглушаемый время от времени топотом ног и взрывами смеха.
Мы стояли в темной комнате, спиной к закрытой двери, за которой стонал какой-то больной, и лицом к другой открытой двери, которая вела в слабо освещенную комнату. Там, вглядевшись получше, я увидел множество разной домашней утвари, фотографии на стенах и двух молодых женщин.
Одна из них, в зеленом платье, накинула платок, положила что-то в крышку от сломанной картонки и выбежала из комнаты.
Мы пошли за ней.
Пройдя лестницу второго и третьего этажа, сени и небольшой двор, девушка в зеленом платье остановилась у стеклянных дверей подвала, в глубине которого мерцал огонек керосиновой лампочки.
В темной, с удручающе спертым воздухом комнате, кроме нескольких коек, стола и скамейки, ничего не было. Из обитателей этого
Звуки рояля с первого этажа долетали и сюда.
Услышав шум отворяемой двери и шелест платья, старшая девочка подняла голову и спросила:
— Кто там?
— Это я, Анелька, не бойся. А где взрослые?
— Мама у соседей, — ответила девочка.
— Что она там делает?
— А с Гжегожовой схватилась, еще с самого утра.
Только сейчас я услышал где-то рядом приглушенный шум, который в равной мере мог означать веселье, ссору и даже драку.
— Вы ели что-нибудь? — продолжала расспрашивать посетительница.
— Ели, паненка, в полдень, картошку с селедкой.
— А что вы получили на рождество?
— Мы — ничего, а Ясек получил в воскресенье сюртук от отца.
И в самом деле на мальчике было напялено какое-то одеяние длиной по колена, которое при ближайшем рассмотрении обнаруживало большое сходство с жилетом, распахнутым и спереди и сзади.
— Ну, а теперь становитесь в ряд, я принесла вам поесть.
— Мне, мне! — закричала младшая девочка, собравшись разреветься.
Она сидела на полу и колотила что было сил жестяной ложкой о сковородку.
— Замолчи! Ты тоже получишь. Вот вам пирог — вот тебе… и тебе… и тебе.
Дети стали в ряд по росту, опершись подбородками на край стола.
— Здесь винные ягоды… Ну, берите! А тут сама не знаю, как называется, но ешьте, это сладкое.
— Ах, правда, паненка, сладкое.
— А вот щука…
— Щука… Посмотри, Ясек, щука, — обратилась старшая девочка к мальчику.
— Тюка! — лепетала малышка, засовывая палец в полуразинутую пасть рыбы, которую мальчик, засмеявшись, тут же зажал.
— Ай-ай, кусает, кусает!.. — заплакала Магда. — У-у!..
— Ты гадкий мальчишка! — рассердилась девушка в зеленом платье. — Тощий, все ребра наружу, а злой, как собака. Ну, погоди, ты у меня ничего не получишь.
Теперь принялся реветь мальчик, но его быстро успокоили и поставили в ряд. Молодая девушка делила остатки щуки, вынимала при слабом мерцающем свете острые кости и, шелестя платьем, перебегала от ребенка к ребенку, суя в открытый рот маленькие кусочки рыбы, словно птица, кормящая птенцов.
А рояль между тем бренчал, и по соседству не прекращалась перебранка.
— Ну, вот и все… Теперь можете играть… — сказала девушка.
Услышав это, мальчик и младшая девочка, как по команде, сели на пол и снова принялись за свой концерт на сковородке.
— А где отец?
— Папа в участке, — ответила старшая девочка.
— В участке, — повторила младшая.
— Вот как! А за что его посадили?
— Он что-то украл.
— Уклал!.. — пролепетала сидевшая на полу малютка, ударяя ложкой о сковородку.