Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
— Эх, один только счастливец есть на свете, — вздохнул на первой повозке Инокаи. — И это Криштоф Агоштон! Поспешил упрятать свою голову в Вац, надежное место…
— Эх, один только счастливец есть на белом свете! — вздохнул на последней телеге молодой пастух, обращаясь к старому табунщику. (Оба они возвращались домой с пустыми руками: один без своих волов, другой без скакунов.) — Это наш бургомистр, господин Лештяк. Целует он сейчас алые уста цыганочки да обнимает ее стройный стан.
— Скажи мне, Цинна, — допытывался тем временем Лештяк. — Как тебе удалось сбежать?
— Уговорила я старого турка, что караулил нас, сидя на пороге, чтобы он вздремнул немножко. Он и задремал.
— Как же ты сумела по-турецки-то с ним говорить?
— А я сняла с шеи ожерелье, да и отдала ему…
— Ну, а остальные девушки?
— Я звала их с собой, но они не захотели. Дома им батрачить приходилось, а тут! Обед дали — пальчики оближешь! Сперва жаркое, потом сладкое, одних фруктов — три сорта. Наверное, и мамалыгу тоже дают, да только ужина я не стала дожидаться…
— Но ведь ты тоже по доброй воле поехала с ними?
— Нарядам обрадовалась, вот и согласилась.
— И так быстро наскучило тебе там?
— Наскучило. Уж лучше я в своей рваной одежонке ходить буду!
— Ой-ой! — грустно вздохнул Лештяк. — Много бед навлечешь ты на город Кечкемет! Ведь тебя же теперь искать будут, Цинна!
Вместо ответа цыганочка прижалась к спутнику, дрожа всем телом, как осиновый листок.
— Не бойся! — успокоил ее Лештяк. — Коли пообещал, не оставлю тебя. Мое слово твердое.
Девушка склонилась к руке Михая и поцеловала ее, а сама всхлипнула.
Молодой бургомистр резко, даже грубовато обхватил голову спутницы, отстраняя от своей руки.
— Не епископ я, чтобы мне руки целовать, — сердито проворчал он.
Но пока он поднимал вверх голову цыганочки, его собственная голова пошла кругом, звезды запрыгали перед глазами, телега, казалось, вот-вот перевернется, а камыши у дороги, как оглашенные, пустились вдруг наутек, и Лештяк, потеряв всякую власть над собой, прижал головку девушки к своей груди. Впрочем, устыдившись своего поступка, он тут же выпустил ее.
— Эй, цыганочка, что ты со мной делаешь? Смотри, не целуй мне руку, а то привяжу тебя за косу к телеге, чтобы ты и головой пошевелить не смогла. Этак и с ума свести человека недолго!
Лештяк шутливо захватил в горсть пышную тугую косу цыганочки:
— Ну, привязать?
— Делайте, что хотите, — покорно, тихим голосом промолвила девушка в ответ.
— Не стану я тебя привязывать, не бойся. О другом я сейчас думаю.
Тут он с напускным равнодушием перекинул косу, эту дразнящую змею, на другое плечо девушки, а коса щелкнула, как кнут, обвилась вокруг точеной шейки и концом своим снова оказалась возле руки Лештяка.
Они долго молчали, и молодой человек часто потирал ладонью свой лоб.
— Думаю я, — сказал он наконец шепотом, — что косу эту тебе остричь придется. Под самый корень!
Цинна удивленно подняла на него свои глаза, блестевшие даже в темноте.
— Пододвинься ко мне поближе, Цинна, чтобы возница не расслышал, что я тебе говорить стану. Прислонись ухом к моему рту. Еще ближе! Не бойся, не поцелую.
— А мне-то что? Целуйте!..
— Так вот, говорю я, надо будет тебе остричь волосы.
— Ну так остригайте.
— А затем сойти с телеги… — Девушка сделала беспокойное движение. — Потому что искать тебя станут, а у меня нет такой власти, чтобы защитить тебя. Не ведаю я, что меня и самого-то дома ожидает! Незавидная у меня судьба! Так что лучше уж тебе сойти!
— Но почему?
— Потому что и султан и будайский паша — сильнее меня, кечкеметского бургомистра. Был бы я сильнее их, могла бы ты при мне оставаться. Ни один волос с головы твоей не упал бы.
— Не понимаю я вас, сударь!
— Все поймешь сейчас. Вот здесь, в сундучке, лежит мужской костюм, из хорошей камки. Для себя купил его сегодня в Буде. Как спрыгнешь с телеги, переоденься в него где-нибудь в сторонке. Положу я тебе, будущий парень, и пару золотых в карман. Красивый малый получится из тебя, а? Как ты думаешь? Сам черт не узнает в тебе былой цыганочки Цинны!
Девушка вздохнула, а на глаза у нее навернулись слезы.
— Через несколько дней проберешься окольными путями в Кечкемет и явишься к моему отцу под видом бродячего портняжки-подмастерья на работу наниматься.
Цинна утерла слезы и весело засмеялась.
— Вот хорошо-то! По крайней мере, вашу милость каждый день видеть буду.
— Помолчи! Ну, что ржешь, как жеребенок! Дело серьезное. А если старик не захочет принять тебя, покажешь ему вот это кольцо в знак того, что это мне так угодно.
— Так ведь вы же дома будете к тому времени? Сами ему на словах сказать можете?
— Откуда мне знать, где я буду? — мрачно пробормотал Лештяк и, сняв с пальца украшенное опалом и гранатами кольцо, отдал его Цинне.
Немного погодя он добавил:
— А если отец сразу согласится принять тебя, не показывай ему кольца. Лучше если никто, даже мой отец не будет знать, кто скрывается под видом подмастерья. Так я хочу!
— Значит, так и будет — по-вашему, — пообещала Цинна.
— А теперь за работу. Тебе нужно скрыться, пока еще не рассвело.
В мешке Лештяка лежали большие ножницы, которыми они по дороге в Буду подравнивали гривы жеребцам. Задрожали руки у Лештяка, как он вынимать стал, а еще пуще, когда за косу взялся, чтобы отрезать ее.