Том 1. Стихотворения 1908-1917

Бедный Демьян

II

Питомник

Столица. Грязный двор. Сарай, В нем – «сбор» собачий под запором Разноголосым воет хором. Всем подвывает наш Кудлай. Горюет бедный пес. Еще бы Не горевать! Он разглядел: Не для решенья важных дел Он вырван из родной трущобы, Но для невиданной учебы… «Сбор» походил весьма на «сброд». Псы были всяческих пород: Простых, и благородных, И тощих, и дородных… Перечислять их я б устал. Скажу одно: Кудлай пристал К таким, как сам, беднягам – Дворнягам. Учеба шла. Что день, с утра Псов муштровали унтера. Изведав их и гнев и ласку, Пускались псы в лихую пляску. Трясясь пред унтерским хлыстом, Кто не плясал – вертел хвостом, Чтоб угодить и нашим И вашим. Но с кем управы никакой, – С дворнягами! Их левый угол Прослыл притоном пугал: Не справиться со сворой злой Ни добрым словом, ни метлой. И про дворняг

пошли уж толки, Что не собаки это – волки! Муштровки был конец каков? Покорным псам – чины, награды, Высокие оклады. Ищеек возвели в шпиков. Все водолазы Отправлены во флот. Овчаркам не избыть хлопот: Даны им строгие наказы – Рабочий подъяремный скот Беречь от пагубной заразы (Читатель знает, от какой). Левреток, пуделей, болонок У именитых старушонок Ждут – роскошь, нега и покой. Не убоясь позорной славы, Польстясь на харч и на рубли, Все волкодавы В тюремщики пошли. Хотя не на казенной службе Пришлось служить виляй-хвостам, По частным тепленьким местам Их всех пристроили «по дружбе». А где ж дворняги? Стороной Слыхал от шавки я одной, Что непокорную всю свору Сослали… к живодеру, – Не всю, положим. Сорвалось! Пустившись на авось, Кудлаша задал деру!..

Венчание в деревне^*

В убогой церковке толпятся стар и млад От алтаря и до притвора. «Ой, батюшки, умора! Должно, жених взаправду клад, Что у него невест такая свора!» «Где, где они?» «Вон, матушка, гляди: В нарядах подвенечных! Столпилось впереди Чуть не полдюжины сердечных!» «С одним-то женихом?» «Ай, да Пахом!» «Ай, бабий же угодник!» «Пришлось крутенько, греховодник?» Пахом то на невест зернет, то на толпу. Ни жив ни мертв стоит бедняга пред налоем. Невесты с воем Кидаются к попу. «Ох, – поп кряхтит, – куда ж девать мне вас, ей-богу? Чай, будет с паренька невесты и одной». «Ребенка прижила!» «Врет, врет она, родной!» «Ославил!» «Обманул!» «Со мной венчай!» «Со мной!» «Тьфу, чтоб вас, – плюнул поп, – тут дьявол сломит ногу!» И, утирая рясой пот, Поп кличет сторожа: «Федот, Зови урядника скорее на подмогу, Пускай он разберет, Кто врет. А я за всех не отвечаю. Какую из невест урядник отберет, Я ту и обвенчаю!»

Подхалим и юла^*

«Нет, не доволен я Москвой!»

А. Гучков (после провала).

«Тереху выбрали! Да что вы, очумели? Ну, нечего сказать, сыскали ходока!» На весь на сход орет Лука: «Юле доверились, проныре, пустомеле… Да я чем хуже, в самом деле?» «Эх, – крякнул дед Ермил, – Лука, не шебарши! Вы оба хороши, Одна вам и цена и мера… Взяла бы вас холера! На кой бы вы нам дались ляд, Когда бы довелось нам выбирать свободно, Кого самим угодно, А не кого велят? Слышь, опчество кого облюбовало? Клима! А где наш Клим? Тю-тю! Пыль только вслед легла, Так хоть потешимся, коль наша не взяла. Уж был ты „ходоком“, видали – подхалима! Посмотрим, как теперь почнет Мудрить юла?»

Размахнулся б я басней задорною…^*

Задержаны и арестованы три народных певца, распевающих по дворам песни революционного содержания.

Размахнулся б я басней задорною, Распростясь на минуту с кручиною, Да боюсь, чтобы слезы не брызнули Под веселой личиною. А и спел бы я, братцы, вам песенку Обо всем, что на сердце скрывается, Да не всякая песенка До конца допевается.

Жук и крот^*

В момент весьма серьезный (Обжоре хищному, Кроту, попавши в рот) Взмолился Жук навозный: «Не ешь меня, высокородный Крот! Ты знаешь сам, слыву я жестким блюдом, Меж тем живым я – побожусь! – Тебе в чем-либо пригожусь». Внял Крот мольбе каким-то чудом: «Ин так и быть, живи, Комар тебя язви! Желудок свой изнежив червяками, Намедни, впрямь, его расстроил я жуками И натерпелся мук. А ты как будто славный малый: Храбрец и говорун. Должно, взаправду Жук Бывалый. Послушай: по душам потолковав со мной, Уж вот как ты меня обяжешь, Когда мне обо всем, что знаешь, порасскажешь. Хотелось бы мне знать, к примеру, как весной Благоухают розы. Слыхал я стороной, Что аромат у них довольно не дурной». «Душок – божественный!» – утерши лапкой слезы, Счастливый Жук жужжит Кроту И, чтобы отплатить ему за доброту, Желая показать, как дивно пахнет роза, Подносит… шарик из навоза.

* * *

На вкус и цвет Товарища, как говорится, нет.

Эстетик^*

«Полой политику!

Да здравствует эстетика!»

Из современных лозунгов.

Ослу, каких теперь немало, Наследство с неба вдруг упало. Добро! За чем же дело стало? Схватив что было из белья Да платье модного покроя, Летит на родину Илья (Так

звали нашего героя). «Ах! Ах! – приехавши домой, Заахал радостно детина. – Какая прелесть, боже мой! Ну что за дивная картина! Обвеян славной стариной, Как ты прекрасен, дом родной! Привет, почтенная руина! В тебе живут былые дни. Священна каждою песчинкой, Стой, как стояла искони! Тебя я – боже сохрани – Чтоб изуродовал починкой!» Избравши для жилья покой Полуразрушенный, с пролетом, Лишенным кровли, наш герой Ликует, хоть его порой То куры угостят пометом, То сверху треснет кирпичом, То дождь промочит. Ровным счетом Илье все беды нипочем. Сроднись душой и телом с грязью, Леча ушибы – пудрой, мазью, Среди развалин и гнилья, Среди припарок и косметик, Не падал духом наш Илья. Он был в восторге от «жилья», Зане – великий был эстетик!

Ложка^*

Набив пустой живот Картошкою вареной, Задумался Федот. Задумавшись, вздремнул и видит сон мудреный: Все ожило кругом! Ухват забрался в печь, Горшки заспорили с заслонкой, И ложка на столе неслыханную речь Вдруг повела с солонкой: «Вот так вся жизнь прошла без радостного дня. Дает же бог другим удачу? А мне… Нелегкая, знать, дернула меня Родиться ложкою – мужицкой на придачу. Век сохну за других. Гляди, который день Федот наш мается, слоняется, как тень? Жена свалилася, у деток золотуха. В могилу всех сведет лихая голодуха. Меж тем что делает Федот? Уж хуже голода каких еще прижимок? Нет, он последнюю телушку продает Из-за каких-то недоимок. Как можно дальше жить – не приложу ума. Так лучше уж своим терзаниям и мукам Я положу конец сама!» Тут, крикнувши: «Прощай, кума!», Бедняжка треснулась о пол с великим стуком. «Постой!.. Разбилася!.. Эх-ма!?» Федот во сне метнулся, Но в этот час проснулся И в ужасе схватился за виски. От ложки на полу и впрямь лежат куски. «Фу, дьявол! Это что ж? Мне снилось аль не снилось? В башке ли малость… прояснилось? Ох! – застонал Федот от яростной тоски. – Что ж делать? А? Пойти до одури напиться? Аль утопиться?»

Опекун^*

Такое диво в кои веки: Совсем на днях сановник некий Сиротский посетил приют. «Великолепно! Превосходно! Ну, прямо рай: тепло, уют… Детишки – ангелы. А честь как отдают! И маршируют?» «Как угодно, – По отделеньям и повзводно…» «Быть может, „Славься“ пропоют? Восторг! Божественно! И этому виновник?..» Смотритель дал ответ: «Я-с и моя жена». «За все вам русское мерси! – изрек сановник. – Такая именно нам школа и нужна, С патриотической основой. Я очень ваш почин ценю. Я доложу о вас… Я в долг себе вменю… А здесь – столовая? Доволен и столовой. Позвольте мне меню. Как?! – вдруг вскипел наш гость. – Молочный суп… Жаркое… И это… это – в пост! Черт знает, что такое!» «Ваш-сясь! Питание… Малютки… Хилый рост… Из бедноты сиротки… Родные померли все больше от чахотки… Врачи…» «Врачи нахально врут! Не допущу потворства! С поста не мрут, А мрут – с обжорства!»

* * *

«Ведь этакий вандал!» – Иной читатель скажет гневно. А я б опекуна такого оправдал: Ведь он от голоду ни разу не страдал, А от обжорства – ежедневно!

Гастроном^*

«Как звать тебя?» «Памфил Босой». «Подумать, гастроном какой тут объявился!» Заводчик так рабочему дивился: Бедняга-гастроном гнилою колбасой Давился. «Знать, заработки хороши?» – Хозяин вымолвил ехидно. «Куда! – вздохнул Памфил. – Гроши!» «Гроши? Оно и видно. Где мастер?» «Здесь!» «Пиши… За лишний жир… вот этому вот… графу… Целковый штрафу!»

* * *

Пожалуй, скажет кто: «Ну, мыслима ль когда, Хоть и в хозяине, такая подлость, друже? Так не бывает!» Господа, Бывает так, – хоть, правда, не всегда: По большей части – хуже!

Лицедеи^*

Недавно случай был с Барбосом: Томила пса жара, Так средь двора Клевал он носом. А не заснуть никак! Усевшись на тыну, Сорока-стрекотуха Мешала сну. «Ой, натрещала ухо… И принесло же сатану! Чай, больше места нет?.. Послушай-ка, болтуха: Уж ты б… таё… Недалеко до лесу… Летела б ты, ей-богу, к бесу!» Сорока же – свое: То сядет, то привскочит, Слюною глазки мочит, Псу жалобно стрекочет: «Голубчик, не озорь! Ведь у меня, гляди, какая хворь: Я так измаялась, устала, – Пить-есть почти что перестала, – Вся измытарилась и сердцем и душой, Скорбя о братии меньшой! И ко всему щеку раздуло… вспухли губы… Ох, смертушка! Нет сил терпеть зубную боль!» «Щека и губы… Тьфу! – рычит Барбос. – Позволь, Трещотка чертова, кому бы Врала ты, да не мне. Где ж видано, в какой стране, – Уж разве что во сне, – Чтоб у сороки были… зубы?!»