Том 1. Стихотворения 1908-1917

Бедный Демьян

* * *

Стал муравей за муравья, А муравьед за муравьеда. За кем останется победа – Вы догадаетесь, друзья!

Паук, муха и пчела^*

«Одно движение! Один хотя бы звук! Что с вами, господин Паук? Изволите терпеть лихую голодуху? – Набравшись как-то духу, Спросила Муха Паука… Издалека. – Быть может, вы больны? Иль, может, вы оглохли? Иль гордость ваша такова, Что вы скупитесь на слова, Иль, извините, вы… издохли? Как жаль! Я вам словечка два Таких сказать хотела (Тут Муха ближе подлетела), – Словечка два таких, что сразу прочный мест Меж нами был бы перекинут. Подумайте: от вас так часто мухи гинут, А все-таки знавать приходится вам пост. Меж тем, хоть мы враги, – сказать нелицемерно! – Мы с вами бой вести могли бы планомерно. Ни вы, ни мы в борьбу не лезли б напролом. Весь

спор наш принял бы культурную личину». Увлекшись, Муха тут крылом Задела паутину. И в тот же миг стрелой Паук напал на Муху: «Поговори теперь со мной Про голодуху!» Все это видела рабочая Пчела. «Эх, Муха, чтоб тебя! Ты сдуру начала Свою нелепую затею! С какими планами ты лезла к лиходею? У Паука в уме всегда одно лежит…» «Ох, знаю, что лежит!.. Ох! – Муха чуть жужжит. – Ох, Пчелка, холодею!.. А план был… все-таки хорош!» Погибла Муха за идею, Цена которой – грош.

1913 г.

Всему трудящемуся люду Твердил и вновь твердить я неустанно буду: Буржуй привычен гнуть рабочих в три дуги; Рабочий и буржуй – извечные враги. Отсюда вывод ясен: Как бой с буржуем ни опасен, О соглашенье с ним и думать не моги. Тот, кто надеется без бою (меньше риску?!) Буржуя обуздать, взяв от него подписку «О вечной мировой», Тот, выдавши себя буржую головой, Согнув пред ним холопски спину, Как муха к пауку – сам лезет в паутину. Берите ж все пример, достойный похвалы, С коммунистической пчелы И не склоняйтесь к подражанью Мух меньшевистскому жужжанью!

1918 г.

Хозяин^*

Заводчик с книжечкой застал однажды внука: «А ну-ка, миленький, а ну-ка, Что говорит твоя хваленая наука?» «Да вот… рассказ про паука». «Ась? – екнуло у старика. – Паук?.. Ну, что же он, к примеру?» «Вишь, сам-от мал, а ест не в меру. Добро, что нет средь пауков В рост человечий великанов: Такой паук бы съел в день дюжину быков И дюжину баранов». «Ух! – захлебнулся старичок. – Ай, божья тварь! Ай, паучок! Приноровился б, чай, подлец, да наловчился, Уж то-то бы… хозяин получился».

Горемыка^*

«Ба, ба! Какая занесла погода? Кого я вижу? Вот судьба. Чай, не встречалися три года. Откуда, брат?» «Бегу с соседнего завода». «Кто ж знает там тебя? Ты как туда попал? Там дело с мастером дошло, слыхать, до тачки?» «Дошло». «Бастуют?» «Вот. Заряд мой весь пропал. Я как их убеждал остерегаться стачки. Чуть не рыдал, просил: «Не тратьте, братцы, сил! К чему безумная отвага? Вот вам чернила, вот бумага. Сбирайте подписи. Соорудим в присест „Организованный протест“». Так нет, как заревут: «Чихать нам на бумажку!» «Ты, что ль, снесешь за нас хозяйскую упряжку?» «Да из каких ты, голубь, мест С подобными словами?» «Слышь, не тасуй нам карт!» «Опомнитесь! – я им. – Товарищи, я с вами! К чему вам стачечный азарт? Видать, что нет у нас культурного наследства. Слепой стихийностью наш воздух заражен. Зачем переться на рожон, Когда еще не все испробованы средства?» «Какие? – мне кричат. – Куда ты клонишь речь?» «Вы о союзах позабыли». «Союзы были…» «И есть. Лишь надо их беречь». «Да кой-кому союз хороший не подарок. Задавят…» «Про союз я говорю другой». «Какой?» «Чтоб без политики, чтоб не был слишком ярок». Тут сразу вышел кавардак: Загоготали, зашумели. «Да он в уме ли?» «В порядке ль у него чердак?» «Видать, что малый без понятья». «Вот мы, меньшевики… Не горячитесь, братья! Я – друг рабочих… Я… Позвольте ж объяснить!» Но стали так меня теснить, Что жалко стало… платья». «Постой, – тут перебил хозяин гостя вдруг, – Никак идут сюда товарищи с завода…» «Идут? – заерзал „друг Рабочего народа“. – Сходи… скажи… что я… за них… душой скорбя… Голубчик, погоди… А нет ли у тебя Отсюдова… другого хода?»

* * *

Коль правду говорить, так правду до конца. За эту басню мне терпеть опять придется. У ликвидаторов в ответ ей не найдется Ни одного разумного словца. Зато они найдут такого молодца, Который в рвении сугубом, Бессильной клеветой противника черня, Изобразит меня – По меньшей мере – душегубом.

Голь^*

На весь на лес задавши храпу, Сосал во сне Мишутка лапу. Вдруг из берлоги сразу – вон! Стал, озираяся в испуге. «Соснешь под этот ухозвон. И что за шум такой в округе? Ба! звери… воют… Вот те раз! А как же, значит, мой приказ? Что за распущенность такая?» – Ревет правитель сам не свой, Мотая гневно головой. Меж тем кругом, не умолкая, Все рос да рос звериный вой. Тут косолапого Мишутку Взяла тревога не на шутку. Зовет Медведь скорей Лису: «Кума! Скажи ты мне на милость, Что это деется в лесу? Да брось копаться ты в носу! С чего в тебе такая хилость? Слышь? Воют! Был приказ – не выть?» «Был, Ваша Светлость, – как не быть? Да вольнодумство, что зараза: Никто не слушает приказа. Ох, страх берет». «А ты не трусь. Скажи: не будут, дескать, рады! Что сам до них как доберусь, Так никому не дам пощады!» «Ах, кум, сказала все, поверь. Напрасно гневаться изволишь. Кого молчать ты приневолишь? Попригляделся б ты теперь, Какой пошел повсюду зверь: Все злая голь, не будь ей ладу! Попробуй, сунься… усмирять. Плевать ей на твою досаду. Пет и не будет с нею сладу: Ведь голи нечего терять!»

* * *

Скажу пред тем как ставить точку: Глуп тот, кто воет в одиночку, А умным надо брать скорей Пример с моих лесных зверей.

Не так, так этак…^*

Для цензуры – искушенье, Лучшей нет приманки, Как «рабочего движенья» Роковые гранки. Что ни день, мы ждем «обновки»: «Штраф? Аль что опасней?» Как писать про забастовки? Отзываться… басней? Пишем, смотрим в оба глаза: Не влететь бы снова… «Забастовка у Айваза». «Штрейк у Горбунова». «У Талызина рабочих Мастер бьет по роже». «На заводах прочих-прочих То же, то же, то же…» «На Обуховском заводе, У Торнтона, Струка – Вышло дело… в том же роде…» Стоп. Молчу. Ни звука. Ах, друзья, какая пытка Нам с отчетом этим. Нет словесного избытка, А глядишь – ответим. Придерутся к «мысли», к «тону», К запятой, кавычке… Не прихлопнут «по закону», Трахнут – «по привычке»!

«Благодетель»^*

Друзья-товарищи, не знаю, что со мной? Должно, всему виной Мои превратные марксистские идеи. Ведь про хозяев я писал, выходит, ложь. Поверить мне – и впрямь хозяева все сплошь Какие-то злодеи. Винюся и даю вам образец иной. Пусть торжествует добродетель. Вот вам «хозяин-благодетель», «Отец родной».

* * *

«Спасибо, – кланялся хозяин верным слугам, – Не мастер, братцы, я красиво говорить. Не знаю, как вас по заслугам Благодарить. Я с вами зачинал и с вами создал дело. Я вам обязан всем добром: С заводских черных стен до этих вот хором, – Во всем ваш дух и тело. В работе общей мы слились в одну семью. Я нуждам вашим всю, всю душу отдаю И позабочусь впредь о вашей светлой доле: За то, что для меня вы не щадили сил, За то, что были вы всегда в хозяйской воле, Чтоб чувствовали вы, как я ваш труд ценил, Дарю вам купчую на пятьдесят могил».

Иные времена^*

«Три целкача! – ворчал хозяин средь пивной, Озленный выручкой дневной. – И так который год. Проторговался. Крышка! Эй, Гришка! Да что ты смотришь, как шальной? – Хозяин закричал на сонного мальчонку. – Со стойки убирай… Столы и стулья сдвинь… Туши живей огни… Прикроем, брат, лавчонку На веки вечные – аминь!» Ушли. «Ну что, слыхал? – пузатому бочонку, Слезливо всхлипнув раз-другой, Сказала банка с огурцами. – Хозяин перестал сводить концы с концами». «Не может быть!» «Ах, боже мой!» «Что ждет нас, милые подружки?» – Захныкали пивные кружки. «Продажа с молотка», – утешил граммофон, – Проторговался наш хозяин – ну, и ладно! Вперед чтоб не было повадно Лезть в заводской район. Попригляделся я. В пивной ведь с новоселья Был пир хозяину – попробует похмелья. Уж больно был к наживе лют. Вот, думал, разживусь на трудовом народе, – Как нынче, мол, рабочий люд Совсем в разброде. Рабочих всех тогда теснили не добром. Спешили многие из них с тоски-досады Поставить на пропой последний грош ребром. Хозяева и рады: «Кому – дурман, А нам – в карман». Мильёнов чаяли. Ан, просчитались, гады. Пришел-таки конец проклятой полосе. Рабочие, забыв трактиры и пивные, Шарахнулися все В места иные. Напрасно, что ни день, Хозяин стал меня до полночи тиранить; Все понукал горланить Лихую дребедень: «А ну-ко-ся еще, таковский-растаковский, Про „ухаря-купца“… да про „пожар московский!“ Уж я орал-орал – охрип! Вы сами слышали…» «Вестимо». «Хозяин дверью скрип да скрип. Идут людишки мимо! А ежли кто и завернет, В свою рабочую газету нос уткнет, Смеется… хмурится… бормочет… Не столько пиво пьет, Усы в нем только мочит. Хозяин наш, ха-ха!.. Взбесился старина. Бесись, хоть тресни! Иные времена, Иные песни!»