Том 1. Стихотворения 1908-1917

Бедный Демьян

Всякому свое^*

Весенним теплым днем Свинья с конем, Гуляя по двору, нашли клочок газетки. Савраска грамоту немного разумел, Так потому прочел хавронье, как умел: «Про-вин-цияль-ные заметки!.. Про-вин-цияль-ные… Словцо-то, бог ты мой!» Конь долго разбирал. Свинья коню внимала, Хоть ни черта не понимала. «В борьбе с бесправием и тьмой… В порыве к истине и свету… Наш пред народом долг прямой…» «Брось, – хрюкнула свинья, – ужо нашли газету! Плетет незнамо что, а главного и нету: Насчет помой!»

Звонок^*

Сказка

Где, как и почему, – сказал бы вам подробно, Да не совсем удобно, – Со становым лиса свела Такую дружбу И стала так ему мила, Что с ним и ела, и спала, И ездила на службу. Вот как-то становой разнежился, раскис, Как самый добрый лис: Лису он тешит и милует, То в рыльце поцелует, То жирною губой Прильнет к пушистой шубке. «И как же, – говорит, – доволен я тобой! Проси! что хошь, проси! Подарок дам любой Моей голубке!» «Ах, ничего-то мне, – лиса ему в ответ, – Ах, ничего не надо! И без подарков я люблю тебя, мой свет, Моя услада! Но коль приспичило дарить, так уж дари…»

«Что, дуся? Говори!» «Звонок! Звонку почет повсюду! Махнув-тряхнув твоим звонком, С иным нахалом мужиком И разговарить я по-иному буду». «Бери звонок, моя краса! Бери!» Взяла звонок лиса И… задала, не медля, тягу! В печали лютой становой О землю бился головой: «Убью! И сам в могилу лягу!» Извелся весь, бродил, как тень. А на четвертый, что ли, день Из петли вынули беднягу. Меж тем обманщица-лиса Через поля, через леса, Звеня звоночком без умолку, Примчала прямо к куму-волку. Кум это: где была? Ругаться. То да се. Лиса ему с двух слов про все (Ну, знамо, кой с какой утайкой): «Пора, мол, взяться нам за ум, Пора тебе, голубчик кум, Уж перестать бродить с голодной волчьей шайкой. Как у первейшего хозяина с хозяйкой, Теперь у нас пойдет не жизнь, а прямо рай. Что раздобыла я, смекай?» «Ну?» «Скатерть-самобранку! Ты впредь уж натощак не взвоешь спозаранку: Вся ежа пред тобой, – сиди да убирай!» «Не врешь, кума?» «Не вру, ей-богу!» «А мне как брюхо подвело!» «Айда со мной». «Куда?» «В село». «Ни в жизнь! И так вот хром на ногу». «Дурак ты». Битых два часа Проспорив, под вечер лиса Пустилась с кумом в путь-дорогу. «Ой, подведешь под монастырь! Вот и село. Кума, влетим мы в передрягу, Уж ты сама, что можно, стырь, А я за стогом здесь прилягу». «Ах, кум, пустые страхи кинь. Смотри, что будет!» Тут ретиво Лиса звонком: динь-динь-динь-динь!.. Глядит бирюк, глазам не верит. Что за диво? Да, может, вправду это сон? Бежит околицей на звон Без шапки – явно: в страхе! – Мужик при бляхе: «Ваш Бродья! Господи, прости! Никак, вы сбилися с пути! Да уж и темень, право слово…» «Ну, ладно там! – Издалека Орет лиса на мужика. – Беги скорей назад. Скажи: от станового Проездом. Некогда. Провизии конец. Чтоб в час нам было все готово! Доставить парочку овец… Да пару поросяток… Да кур… примерно, так, с десяток. Управишься один?» «Так точно». «Молодец! Старайся!» «Рад стараться!» «Убрался этот черт? – Бирюк опять куме: – Не лучше ли и нам скорей отсель убраться! Доверься мужичью! Что там у них в уме, Не разгадаешь сразу. Не оглядишься – подведут!..» Покамест волк ворчал, уж бляха тут как тут: «Ваш Бродья, здеся всё… что надоть… по приказу! Да, окромя того, лошадкам куль овса!» «Спасибо, – молвила лиса, – Хвалю за сметку и проворство… А как там… на селе?., порядок?.. Объясни, Чтоб мужики… того… без всяких там!.. Ни-ни!.. Власть – не на то, чтоб им оказывать потворство! Хе-хе! Ну, с богом, брат… Ступай теперь домой!..» Засели кум с кумой За пир-обжорство! «Вкусненько, куманек?.. Ну что ж, теперь ворчи. Постой, подавишься, смотри ты, ненароком! Чего торопишься? Не стеснены ведь сроком». «Ой, кумушка, боюсь: казенные харчи Не вышли бы нам боком». «Ешь! Дело не твое. Ведь говорила я: пойдет у нас житье! Все со звонком тебе достану!» Всю зиму рыскала кума с дружком по стану. Пришла весна. Народ не рад весенним дням. «Что ж это? – Стон стоял по селам, деревням. – Что ни неделя, то поборы!» Пошли повсюду разговоры: «Прямой грабеж!» «Разбой!» «Да, братцы, подлинно ль то ездит становой, А не ночные воры?» Решили приследить И приследили: Пришлося кумовьям от смерти уходить. Лисичке хвост весь отрубили, А что досталось бирюку! Так молотили, молотили, Что сноп хороший на току! Увидя, что прошло почтение к звонку И от него не ждать подмоги, Бирюк с лисой давай бог ноги. Бежать им вряд ли так случалось на веку! Опомнившись в лесу дремучем, верст за двести, Друзья беду свою оплакивали вместе! Лиса, простясь навек с хвостом, Скулила тихо под кустом; Бирюк ей подвывал, зализывая раны: «Властей не признают!.. С-собаки!.. Ху-ли-га-ны!!»

1914

«Пирог да блин»^*

Сказка

Жил негде старичок, Убогий мужичок, С женой старушкой. Вот как-то говорит старуха: «Дед, а дед? Как быть-та? Что тебе я дам-от на обед? Вечор последнею ты ужинал краюшкой». Впал дед в тоску, Рвет бороду по волоску, Кряхтит, усы топорщит, Седые брови морщит: «Ох, мать, не вой, Чай, не впервой. Знать, не нашлось для нас у бога лучшей доли. Бери лукошко, что ли. Идем-ка в лес». Пошли. Набравши желудей, Вернулися домой. «Чем хуже мы людей? – Дед бабе говорит. – Глянь, не обед – пирушка!» Заплакала старушка. Да, плакавши, один-то желудок И урони в подполье. Зерну в земле раздолье. Стал желудь прорастать. Уперся в пол росток. «Дед! – сердце все зашлось у бабы, так-то радо. – Ты пол-та проруби. Чай, выгода ж – тебе: Как вырастет дубок, и в лес ходить не надо, – Рви желуди в избе!» «Ин ладно! – отвечал старик старухе. – Ладно. Такой-то дуб взрастить кому же не повадно? Прорубим, баба, пол». Дубок пошел, пошел… Пришлось рубить проход и в потолке и в крыше. А дуб тянулся выше, Все рос да рос, пока Верхушкой не ушел совсем за облака. Меж тем у бабы снова вздохи Да охи: Дела-де вот как плохи! В дому ни желудка!.. Такие слыша речи, Мужик мешок за плечи И двинулся – не в лес: На дуб на свой полез! От ветки лез до ветки. Лез долго ль, коротко ль. Рябит в глазах у дедки. «Ой, батюшки! Никак, добрался до небес?!» – Снял шапку дед, перекрестился И по небу пустился. Исколесив без мала все концы, Набрел наш дед на жерновцы. Стал… Почесал в раздумье холку, Поковырял в носу: «Все небо исходил, а никакого толку!!! Хоть жерновцы домой снесу!» Ан дома старику от бабы все ж досталось. «Ой, – баба всплакалась, – ой, горе-голова! Ведь в закроме у нас соринки не осталось. Зачем нам жернова? Да я б на них и не взглянула! – Тут баба жерновцы в досаде повернула И обмерла: – Пирог да блин! Ох, дед, мне худо!» Дед суетится: «Вот дела! Мать пречестная, вот так чудо! Ису-се господи! Святители-отцы!..» Сел с бабой дед за жерновцы. Работа стала не в работу: Вертели до седьмого поту. «Пирог да блин!» «Пир-рог да блин!..» Считавши, сбилися со счету. «Еще кружок!» «Еш-шо один!» «Ну, бабка, ешь теперь в охоту!» «Пир-рог да блин!» «Пирог да блин!..»

* * *

Сказать по правде между нами: Я чудо-жернова, ей-богу, сам видал. И сам я пироги с небесными блинами У стариков едал. К чему мне лицемерить? Ведь сказка не нова, Ее легко проверить. Но

если все-таки скуплюсь я на слова, Так потому, что страх берет за жернова: Боюсь открыть туда для жадных душ дорогу. Уж мы учены, слава богу!

Что верно, то верно!^*

Клеветник без дарования.

Ликвидаторы по моему адресу. «Куда мне, Бедному Демьяну! – Скажу я Мартову и Дану. – Ведь вы по части клеветы – Киты! И я ль оспаривать таланты ваши стану?»

Рабочим^*

Спеша заместь свои преступные следы, Чтоб под гнетущею вас удержать пятою, Лжецы пыталися рабочие ряды Смутить змеиной клеветою. На клевету лжецам достойный дав ответ, Вы показали всем ответом этим, Что ночь идет к концу, что близится рассвет И что мы все его семьею дружной встретим.

И там и тут…^*

«Химический анализ мази показал, что она не содержит никаких ядовитых веществ, за исключением свинца».

(Из речи Литвинова-Фалинского.)

«Умер рабочий завода „Вулкан“ Андреев, застреленный городовым во время демонстрации».

На фабрике – отрава, На улице – расправа. И там свинец и тут свинец… Один конец!

Добряк («Какой-то филантроп…»)^*

Какой-то филантроп, увидевши с крыльца Изнеможенного оборвыша-мальца, Лежащего средь цветника врастяжку, Воскликнул: «Жалко мне, дружок, измятых роз, Но больше жаль тебя, бедняжку. Скажи, зачем ты здесь?» «Ах, – отвечал сквозь слез Малютка голосом, исполненным страданья, – Я третий день… без пропитанья!.. И здесь я рву… И ем… траву!» «Траву? – вскричал добряк, разжалобившись пуще. – Так обойди же дом и поищи во рву: Там ты найдешь траву куда погуще!»

Змея…^*

Вчера неведомо откуда в Государств, думу вползла самая настоящая змея.

Суеверные депутаты говорили:

– Не к добру это!

(«Бирж. вед.», 26 марта.) «Биржевка» в страхе нам намедни рассказала, Что в Думу-де змея вползла. Взаправду ли вползла? Иль, может быть, из зала Обратно уползла, Успев наделать зла? Кто с буйным Марковым шипел все время рядом? Кто Пуришкевичу любезно плешь обвил? Кто клеветническим своим змеиным ядом Недавно нас травил? К чему одной змее дивиться, точно чуду, И лживо вопиять: к добру она иль к худу? Ни к худу, ни к добру. О, сколько их еще, злых, сытых и надменных, Людей по внешности, но гадов несомненных По их змеиному нутру!

Куры^*

Сказка

«Ко-ко-ко-ко!» «Ко-ко-ко-ко?» «Уж солнце вона – высоко, А ты, никак, все спишь, касатка? – Хохлатке молвила хохлатка. – Ты чем же ночью-то так занята была?» «Ох, мать, я вправду не спала. Лягушки – сгинь они! – всю ночь без промежутка Вопили так, что слушать было жутко: Ква-ква! Ква-ква! Ква-ква! Уж я на чердаке не находила места. От шуму стала так кружиться голова, Что я, поверишь ли, едва Не кувыркнулася с насеста». «Ась? – на хохлаток тут накинулся петух. – О чем вы шепчетеся, дуры?» На крик сбежалися все куры, А через час гулял по всей деревне слух: Мол, про лягушек вызнал кто-то, Что ночью был у них галдеж совсем не зря, – Лягушки задали банкет на все болото В честь своего царя: Вернулся аист к ним вчера из-за границы. И вот с пустяшной небылицы У кур поднялся кавардак: «Куд-куд-кудак!» «Куд-куд-кудак!» «Ведь, как-никак, Мы всё же птицы! А что за жизнь у нас? Лягушка – эка фря! – И та царем своим гордится. Так после этого нам, курам, без царя Быть и подавно не годится!» «Что „не годится“ – просто срам!» «Мы – не народ, а сброд!» «Мы – стадо!» Пошел средь кур по всем дворам Такой трарам, Что просто страх: царя им надо! Царя! Легко сказать, да потрудней найти. Куда с поклонами идти? С кем заводить переговоры? Средь петухов пошли раздоры, Ожесточились петухи: Ни капли общего доверья. Из-за малейшей чепухи Лилася кровь, летели перья. «Злодей!» «Плутяга!» «Вор!» «Подлец!» Каких тут не было словец?! Но, притомившись долгим спором, Бойцы смирились, наконец, И, столковавшись, общим хором Себе наметили царька – Хорька. «То ничего, что мал он с виду, – А как силён и как зубаст!» «Уж он подвластных кур в обиду, Конечно, никому не даст!» «Все об уме его слыхали отзыв лестный?» «Мудрец известный!» «Он даст законы нам, распределит права, Искоренит вконец раздоры, своевольство!» Тут куры, времени не тратя на слова, К хорьку почетное отправили посольство. «Отец наш! – пред хорьком, волненье поборов, Толпа послов заголосила. – Ты нам прибежище и сила, Защита наша и покров! Владыка, не отринь куриного моленья, Да благостью твоей мы токи слез утрем! О, согласись принять от нас бразды правленья! Взойди на новый трон и будь у нас царем!» «Да будет так! – сказал хорек с приметной дрожью, Припомнивши насест куриный и чердак. – Гнет власти я готов понесть во славу божью. Да будет так! Ни хищный зверь, ни злая птица Вам не опасны с этих пор: Мной будет прогнана от ваших гнезд лисица И будет ястребу жестокий дан отпор. Всяк, вас обидевший, останется в ответе. Пусть зернышко у вас утащит воробей, И для него – клянусь, господь меня убей! – День этот будет днем… последним днем на свете! Я – меч народный! Я…» Ну, словом, наш хорек Нахваливал себя и вдоль и поперек. Вступив же на престол, на ласки не скупился, Нрав кроткий проявлял на деле и словах, Пока… пока в своих владетельных правах Совсем не укрепился. Вот тут-то и пришла для подданных беда: Минуты не могли провесть они в покое. Являясь к курам для суда, Их повелитель иногда Изволил проявлять усердие такое, Что утром, уходя с виновного двора, Не оставлял в живых ни одного пера! Так – не прошло еще полгода, Как обнаружилось зимой, Что от куриного народа, От стариков и от приплода, Осталось… боже, боже мой! Те, что осталися, бранились: «Пёвни, пёвни! Метлою гнать вас из деревни! Кого избрали вы в цари, Холера всех вас побери! Откуда нам теперь спасенья ждать? Откуда? Просить у неба, что ли, чуда? Ну, так идем тогда к попу». Но поп, узнав, с чего пошла у кур тревога: «О род мятущийся! – прикрикнул на толпу. – Несть власти, аще не от бога! Как ваша участь ни горька, Не ополчайтесь на хорька!» Обескуражены, понуры, Бранились крепко петухи: «С таким попом одни грехи!» И порешили снова куры В собранье тайном на току: «Идем к Вавиле – мужику! С Вавилой всякое бывало, Изведал горюшка немало Мужик строптивый на веку. Авось поможет нам советом!» Помог мужик. Но как? Об этом Я рассказать вам все могу Лишь в тесном дружеском кругу И то – под дьявольским секретом.

1914 г.

Что курам про царя Вавила мог сказать, Примером можно показать, Уж места нет теперь секрету. У кур случилось в добрый час То, что случилось и у нас: Был царь – и нету! Смели весь мусор без следа. Надеюсь, братцы, навсегда!

1918 г.

По сообщению немецких газет, принц Карл Гессенский заявил финляндскому посольству, что он согласен вступить на финский престол только по истечении двух лет.