Том 1. Стихотворения 1908-1917

Бедный Демьян

1911

Сонет^*

В родных полях вечерний тихий звон, – Я так любил ему внимать когда-то В час, как лучи весеннего заката Позолотят далекий небосклон. Милей теперь мне гулкий рев, и стон, И мощный зов тревожного набата: Как трубный звук в опасный бой – солдата, Зовет меня на гордый подвиг он. Средь суеты, средь пошлости вседневной Я жду, когда, как приговор судьбы, Как вешний гром, торжественный и гневный, В возмездья час, в час роковой борьбы, Над родиной истерзанной и бедной Раскатится набата голос медный.

«Ночной порой, когда луна…»^*

Ночной порой, когда луна Взойдет над темными лесами, Внимай: родная

сторона Полна живыми голосами. Но, зачарованный волной Ночных напевов и созвучий, Прильни к груди земли родной, Услышишь ты с тоскою жгучей: Среди лесов, среди степей, Под небом хмурым и холодным, Не умолкает звон цепей В ответ стенаниям народным.

«Тщетно рвется мысль…»^*

Тщетно рвется мысль из рокового круга. В непроглядной тьме смешались все пути: Тайного врага не отличить от друга… И стоять нельзя, и некуда идти… Здесь – навис обрыв, а там – развалин груда; Здесь – зияет ров, а там – торчит стена. В стане вражьих сил – ликующий Иуда: Страшный торг свершен, и кровь оценена. Братья, песнь моя повита злой печалью, Братья, голос мой – души скорбящей стон, – В жуткой тишине над беспросветной далью, Ободряя вас, пусть пронесется он. Братья, не страшна ни злоба, ни измена, Если в вас огонь отваги не потух: Тот непобедим и не узнает плена, Чей в тяжелый час не дрогнул гордый дух.

«Молчи!»^*

Порой мне кажется, что я схожу с ума, Что разорвется грудь от непосильной муки. Томлюсь в тоске, ломаю гневно руки, Скорблю, но скорбь моя – нема! Сегодня, как вчера, – одни и те же вести: Насилий новых ряд, а всех – уже не счесть! Врагом, ликующим в порыве дикой мести, Все попрано – закон, свобода, совесть, честь! Ты хочешь закричать: «Довольно же, довольно! Остановитесь же, злодеи, палачи!» Но кто-то горло сжал тебе и давит больно: «Молчи!»

«Не стало пламенных бойцов…»^*

Не стало пламенных бойцов; над их гробами Не скоро прошумит призывный клич борьбы. Постыдно-жалкими, трусливыми рабами Остались прежние рабы. Нет, не для них прошла волна борьбы великой; Горели не для них священные огни! Толпой испуганной, бессмысленной, безликой В ярмо привычное, покорны воле дикой, Послушные кнуту, впряглися вновь они. Но, мнится, где-то есть высокие стремленья. Не все отравлено позором униженья! Ростки могучие здоровое зерно Готово дать и ждет – лишь только ждет – мгновенья. Былого с будущим скрепляя прочно звенья, Куется новое звено.

Когда наступит срок…^*

Однажды в лавке антиквара Средь прочего товара Заброшенный, забытый инвалид – Шпажонка ржавая, убогая на вид, Хвалилась пред другою шпагой Своею честью и отвагой: «В алмазах, в золоте, в чеканном серебре, В ножнах из вылощенной кожи Висела гордо я на вышитом бедре Не одного вельможи. За чью я не боролась честь? Каких не добивалась целей? И не припомнить и не счесть Моих триумфов и дуэлей. Случалось, справиться с врагом я не могла Путем прямым… Ну что ж? Не скрою: Борьбу решал порою Удар из-за угла. Изведав крови благородной, Нашла я после вкус в крови простонародной. Вот, подлинно, где был кровавый пир. Как не сказать судьбе спасибо? В те времена едва где-либо Поднимет ропот сельский мир, Готов был скорый суд для обнаглевшей черни. Без лишних слов и без прикрас: Справляла я тогда не раз Кровавые обедни и вечерни. – Вой, подлый род, стенай, реви! Не шутки шутим мы и не играем в прятки! – Купалась я тогда в крови От острия до рукоятки! Нам сердце закаляет гнев: Остервенев, Без всякой жалости я буйный сброд колола, Колола…» «Эк, замолола! Опомнись, матушка. Ей-ей, ты мелешь вздор! – Ввязался тут со шпагой в спор Топор. – Нашла хвалиться чем старуха: Рядилась в золото, в шелка, Походом шла на мужика… Ох, баба, баба-говоруха! В одной тебе еще беда б невелика, Да шла-то ведь в поход ты, чай, не без полка. Вовек мужицкого тебе б не видеть брюха, Когда б не эта рюха, Слуга твой верный – штык, сосед твой по стене. Вот с кем потолковать хотелося бы мне. Все – непутевый – он деревню, так бездолит: Ему – кто подвернись, хотя бы мать, отец, Приказано – конец: Знай, колет! А только, милая, все это до поры. Дождемся мы венечной свалки. Куются где-то топоры Иной закалки. Слышь? Топоры, не палки. Эх, в тапоры я саж, чай, здесь не улежу! Смекай-ка, что я доложу, – Тебе, дворянке, не в угоду: Не только топора, что на колоду! Ему крестьянский люд обязан всем добром, И – коль на то пошло, – скажу: лишь топором Себе добудет он и счастье и свободу!»

1911 г.

Писал я басню не вчера: Лет пять назад, коли не боле, Про «верный штык» теперь уж песенка стара. Штык шпаге изменил – и весь народ на воле. – Штык! Обошлось без топора. Ура! – И кто-то, радуясь такому обороту, Спешит собрать за ротой роту И, из полка шныряя в полк, Улестливо шипит: «Возьмите, братцы, в толк: Ну можно ль темному народу Дать сразу полную свободу? Нет, надо нам идти испытанным путем, Взяв буржуазные за образец порядки. Уж поддержите нас, ребятки, А мы порядок наведем!» И пробуют навесть – не надо быть прилежней. Авось-де у штыков смекалка так мала, Что им и невдомек, что ждет их кабала Куда почище прежней! Штыки не гонят прочь улестливых господ. И тех, кто подлинно болеет за народ, Нет-нет, да и возьмет раздумье и опаска, Что радостная быль пройдет, как сон, как сказка: Вздохнули малость – и капут, – Не отбояриться никак от новых пут. Пойдет все, дескать, прахом. Товарищи, скажу, что я подобным страхом Не заражен. Я знаю, «господа» прут сдуру на рожон. Скажу открыто: Ведь топоры-то, Они там где-то ждут, они там где-то ждут: Сполна ль все мужикам дадут? Аль не дадут? Забыто, дескать, их житье аль не забыто? Всей музыки конец получится каков? И если «господа», к примеру, мужиков Землей и волею лишь по губам помажут, Так топоры себя покажут! Вот что пророчу я, хоть я и не пророк. Пусть смысл пророчества до острой боли жуток, Но – время не прошло. Когда ж наступит срок, Тогда уж будет не до шуток!

* * *

Друзья, чтоб не было неясных многоточий, Прибавлю, что, ведя всю речь про топоры, Я с умыслом молчал про молоток рабочий. Кто ж козыряет… до игры?

1917 г. Март

И чертыхалися враги и лбы крестили, Но им ни черт, ни бог не мог помочь в игре, Когда на них, гремя, наш молот опустили Мы в «большевистском Октябре»!

1912

Кукушка^*

Кукушка, Хвастливая болтушка, Однажды, сидя на суку, Перед собранием кукушечьим болтала О чем попало, Что ни взбрело в башку. Сначала то да се, по общему примеру: Врала да знала меру. Но под конец – поди ж ты! – соврала, Что видела орла. «Орла! Ведь выпадет же случай! – Кукушки все тут в крик наперебой. – Скажи ж скорей, каков орел собой? Чать, туча тучей?!» «Ну, это – как кому, – хвастуньи был ответ, – Особого в орле, пожалуй, мало. По мне, так ничего в нем нет, Чего бы нам недоставало: Те ж когти, клюв и хвост, Почти такой же рост, Подобно нам, весь сер – и крылья и макушка… Короче говоря, Чтоб слов не тратить зря: Орел – не более, как крупная кукушка!» Так, оскорбляя прах бойца и гражданина, Лгун некий пробовал на днях морочить свет, Что, дескать, обсудить – так выйдет все едино, И разницы, мол, нет: Что Герцен – что кадет.

19 февраля^*

Так повелось, такая мода, Что в этот предвесенний день Все говорят, кому не лень, О воле русского народа. И говорят нам и поют! Но… почему ж все эти годы, Чем больше «воли» нам дают. Тем больше жаждем мы – свободы?!

Звезда^*

Почти каждый номер газеты «Звезда» конфискуется.

Земная хроника.