Том 1. Стихотворения

Лермонтов Михаил Юрьевич

К *** («Не ты, но судьба виновата была…»)

Не ты, но судьба виновата была, Что скоро ты мне изменила, Она тебе прелести женщин дала, Но женское сердце вложила. Как в море широком следы челнока, Мгновенье его впечатленья, Любовь для него, как веселье, легка, А горе не стоит мгновенья. Но в час свой урочный узнает оно Цепей неизбежное бремя. Прости, нам расстаться теперь суждено, Расстаться до этого время. Тогда я опять появлюсь пред тобой, И речь моя ум твой встревожит, И пусть я услышу ответ роковой, Тогда ничего не поможет. Нет,

нет! Милый голос и пламенный взор Тогда своей власти лишатся; Вослед за тобой побежит мой укор, И в душу он будет впиваться. И мщенье, напомнив, что я перенес, Уста мои к смеху принудит, Хоть эта улыбка всех, всех твоих слез Гораздо мучительней будет.

Ночь («В чугун печальный сторож бьет…»)

В чугун печальный сторож бьет, Один я внемлю. Глухо лают Вдали собаки. Мрачен свод Небес, и тучи пробегают Одна безмолвно за другой, Сливаясь под ночною мглой. Колеблет ветер влажный, душный Верхи дерев, и с воем он Стучит в оконницы. Мне скушно, Мне тяжко бденье, страшен сон; Я не хочу, чтоб сновиденье Являло мне ее черты; Нет, я не раб моей мечты, Я в силах перенесть мученье Глубоких дум, сердечных ран, Всё, – только не ее обман. Я не скажу «прости» надежде, Молве не верю; если прежде Она могла меня любить, То ей ли можно изменить? Но отчего же? Разве нету Примеров, первый ли урок Во мне теперь дается свету? Как я забыт, как одинок. <Шуми>, шуми же, ветер ночи, Играй свободно в небесах И освежи мне грудь и очи. В груди огонь, слеза в очах, Давно без пищи этот пламень, И слезы падают на камень.

К себе

Как я хотел себя уверить, Что не люблю ее, хотел Неизмеримое измерить, Любви безбрежной дать предел. Мгновенное пренебреженье Ее могущества опять Мне доказало, что влеченье Души нельзя нам побеждать; Что цепь моя несокрушима, Что мой теперешний покой Лишь глас залетный херувима Над сонной демонов толпой.

«Душа моя должна прожить в земной неволе…»

Душа моя должна прожить в земной неволе Не долго. Может быть, я не увижу боле Твой взор, твой милый взор, столь нежный для других, Звезду приветную соперников моих; Желаю счастья им. Тебя винить безбожно За то, что мне нельзя всё, всё, что им возможно; Но если ты ко мне любовь хотела скрыть, Казаться хладною и в тишине любить, Но если ты при мне смеялась надо мною, Тогда как внутренно полна была тоскою, То мрачный мой тебе пускай покажет взгляд, Кто более страдал, кто боле виноват!

Песня («Колокол стонет…»)

Колокол стонет, Девушка плачет, И слезы по четкам бегут. Насильно, Насильно От мира в обители скрыта она, Где жизнь без надежды и ночи без сна. Так мое сердце Грудь беспокоит И бьется, бьется, бьется. Велела, Велела Судьба мне любовь от него оторвать И деву забыть, хоть тому не бывать. Смерть и бессмертье, Жизнь и погибель И деве и сердцу ничто; У сердца И девы Одно лишь страданье, один лишь предмет: Ему счастья надо, ей надобен свет.

«Пускай поэта обвиняет…»

Пускай поэта обвиняет Насмешливый, безумный свет, Никто ему не помешает, Он не услышит мой ответ. Я сам собою жил доныне, Свободно мчится песнь моя, Как птица дикая в пустыне, Как вдаль по озеру ладья. И что за дело мне до света, Когда сидишь ты предо мной, Когда рука моя согрета Твоей волшебною рукой; Когда с тобой, о дева рая, Я провожу небесный час, Не беспокоясь, не страдая, Не отворачивая глаз.

Слава

К чему ищу так славы я? Известно, в славе нет блаженства, Но хочет всё душа моя Во всем дойти до совершенства. Пронзая будущего мрак, Она бессильная страдает И в настоящем всё не так, Как бы хотелось ей, встречает. Я не страшился бы суда, Когда б уверен был веками, Что вдохновенного труда Мир не обидит клеветами; Что станут верить и внимать Повествованью горькой муки И не осмелятся равнять С земным небес живые звуки. Но не достигну я ни в чем Того, что так меня тревожит: Всё кратко на шару земном, И вечно слава жить не может. Пускай поэта грустный прах Хвалою освятит потомство, Где ж слава в кратких похвалах? Людей известно вероломство. Другой заставит позабыть Своею песнию высокой Певца, который кончил жить, Который жил так одинокой.

Вечер

Когда садится алый день За синий край земли, Когда туман встает и тень Скрывает всё вдали, Тогда я мыслю в тишине Про вечность и любовь И чей-то голос шепчет мне: Не будешь счастлив вновь. И я гляжу на небеса С покорною душой, Они свершали чудеса, Но не для нас с тобой, Не для ничтожного глупца, Которому твой взгляд Дороже будет до конца Небесных всех наград.

«Унылый колокола звон…»

Унылый колокола звон В вечерний час мой слух невольно потрясает, Обманутой душе моей напоминает И вечность и надежду он. И если ветер, путник одинокой, Вдруг по траве кладбища пробежит, Он сердца моего не холодит: Что в нем живет, то в нем глубоко. Я чувствую – судьба не умертвит Во мне возросший деятельный гений; Но что его на свете сохранит От хитрой клеветы, от скучных наслаждений, От истощительных страстей, От языка ласкателей развратных И от желаний, непонятных Умам посредственных людей? Без пищи должен яркий пламень Погаснуть на скале сырой: Холодный слушатель есть камень, Попробуй раз, попробуй и открой Ему источники сердечного блаженства, Он станет толковать, что должно ощутить; В простом не видя совершенства, Он не привык прекрасное ценить, Как тот, кто в грудь втеснить желал бы всю природу, Кто силится купить страданием своим И гордою победой над земным Божественной души безбрежную свободу.

«Хоть давно изменила мне радость…»

Хоть давно изменила мне радость, Как любовь, как улыбка людей, И померкнуло прежде, чем младость, Светило надежды моей; Но судьбу я и мир презираю, Но нельзя им унизить меня, И я хладно приход ожидаю Кончины иль лучшего дня. Словам моим верить не станут, Но клянуся в нелживости их: Кто сам был так часто обманут, Обмануть не захочет других. Пусть жизнь моя в бурях несется, Я беспечен, я знаю давно, Пока сердце в груди моей бьется, Не увидит блаженства оно. Одна лишь сырая могила Успокоит того, может быть, Чья душа слишком пылко любила, Чтобы мог его мир полюбить.