Том 10. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Берти, если ты встретишь мистера Глоссопа, — проговорила она, мечтательно глядя прямо на Таппи, — пожалуйста, передай ему это. Боюсь, он, бедняжка, голоден. Ведь уже почти десять часов, а у него после ужина крошки во рту не было. Я оставлю тарелку здесь, на скамейке.
Она направилась к дому, и я подумал, что мне лучше пойти с ней. Здесь мне делать было нечего. Едва мы отошли, ночную тишину прорезал звук разлетевшейся на куски тарелки, по которой, должно быть, изо всей силы поддали ногой, и приглушенные злобные проклятия.
— Какая тишина и покой вокруг, — сказала Анджела.
Когда
Судя по тому, в каком бешенстве Таппи растоптал тарелку с сандвичами, я, как человек проницательный, понял, что он долго не простит Анджеле ее выходку.
В сложившихся обстоятельствах я счел за лучшее временно отложить проблему Таппи — Анджела и вернуться к делу Гасси, которое рисовалось мне в более радужном свете.
Тут у меня все шло, как по маслу. Патологическая щепетильность Дживса, не пожелавшего сдобрить джином апельсиновый сок, доставила мне массу хлопот, но я со свойственной Вустерам твердостью преодолел все препятствия. В избытке запасся спиртным, бутылка которого была припрятана в моей комнате, в ящике туалетного стола. Кроме того, я убедился, что около часа дня кувшин, должным образом наполненный соком, будет стоять на полке в буфетной. Взять его с полки, прокрасться к себе в комнату, влить джина и в нужное время, к дневной трапезе, вернуть на место — задача, несомненно, требующая ловкости, но отнюдь не обременительная.
Испытывая удовольствие сродни тому, с каким припасаешь лакомство для ребенка, заслуживающего поощрения, я допил чай и устроился поудобнее в подушках, чтобы хорошенько отдохнуть. Когда предстоит серьезная мужская работа и голова должна быть ясной, нет ничего лучше, как еще немного вздремнуть.
Спустившись вниз эдак через час, я убедился, что был трижды прав, когда разрабатывал свой блистательный план по оживлению Гасси. С этим дуралеем я столкнулся на лужайке и с первого взгляда понял, что ему, как воздух, необходимо стимулирующее средство мгновенного действия. В то утро, как я уже упоминал, солнце своими лучами золотило окружающий мир, птички щебетали и все в природе сияло улыбкой. Все, кроме Гасси Финк-Ноттла. Он ходил кругами по лужайке и бормотал себе под нос, что не хотел бы злоупотреблять вниманием почтеннейшей аудитории, однако, пользуясь столь благоприятным случаем, чувствует себя обязанным сказать несколько слов.
— А-а, Гасси, — проговорил я, останавливая его, ибо он собирался начать новый круг. — Чудесное утро, правда?
Даже не знай я заранее, что бедный придурок сам не свой, я тотчас бы все понял по той грубости, с какой он послал к черту чудесное утро. Я немедленно приступил к выполнению нелегкой задачи — вернуть румянец на щеки злосчастного тритономана.
— Послушай, Гасси, я принес тебе хорошие вести.
Он
— Сгорела школа в Маркет-Снодсбери?
— С чего ты взял?
— Разразилась эпидемия свинки? Или началась корь, и школу закрыли?
— Да нет же, нет.
— Тогда почему ты мелешь про хорошие вести? Я попытался его успокоить.
— Гасси, не стоит делать из всего трагедию. Зачем так убиваться из-за такого пустяка, как вручение призов в школе?
— По-твоему, это пустяк? Как ты не понимаешь, я целыми днями мучаюсь, сочиняя свою речь, и ничего не могу придумать, кроме одной фразы о том, что не хотел бы злоупотреблять вниманием почтеннейшей аудитории. Я прохронометрировал свою речь, она занимает пять секунд. Черт подери, Берти, что я должен говорить? Что, например, говоришь ты, когда вручаешь призы?
Я задумался. Однажды, еще в начальной школе, я получил приз за отличное знание Библии, и предполагалось, что вся подноготная этой процедуры должна быть мне знакома до мельчайших подробностей. Увы, я ничего не мог вспомнить.
Внезапно из тумана всплыла одна фраза.
— Скажи, например, что тише едешь — дальше будешь.
— Почему?
— Ну-у… не знаю, все так говорят. Звучит здорово.
— Я не о том. Я хочу знать, почему. Почему если тише едешь, то дальше будешь?
— Послушай, что ты ко мне пристал? Все умные люди так говорят.
— Но что это означает?
— По-моему, считается, что эта мысль должна утешить тех, кто не получил призов.
— Плевал я на них. Мне-то какая польза от этой мысли? Я должен думать о тех, кто получил призы, о тех обормотах, которые выйдут на сцену. А если они начнут строить мне рожи?
— Не начнут.
— Откуда ты знаешь? Они только об этом и думают. И даже если не начнут, то… Берти, можно, я скажу тебе одну вещь?
— Валяй.
— Я решил последовать твоему совету и пропустить глоток спиртного.
Я не смог сдержать улыбки. Если бы дуралей догадывался, что я задумал.
— Брось, Гасси, все будет хорошо, — сказал я. Его снова затрясло в лихорадке.
— Откуда ты знаешь? Я уверен, что собьюсь.
— Тьфу!
— Или уроню приз.
— Глупости!
— Или еще чего-нибудь натворю. Я это нутром чувствую. Сегодня что-то произойдет, и все будут надо мной смеяться до коликов. Уже сейчас слышу, как они смеются. Как гиены… Берти!
— Берти слушает, старик.
— Помнишь ту школу, где мы учились перед тем, как поступить в Итон?
— Еще бы. Там я получил приз за знание Библии.
— Отстань ты со своим призом. Не о нем речь. Помнишь случай с Бошером?
— Как не помнить. Одно из самых ярких впечатлений детства.
— Помнишь, как генерал-майор сэр Уилфред Бошер приехал к нам в школу вручать призы, — продолжал Гасси тусклым безжизненным голосом. — Он уронил книгу. Наклонился ее поднять. И в этот момент брюки у него на заду лопнули.
— Как мы тогда хохотали!
У Гасси по лицу прошла судорога.
— Негодники! Свиньи! Хохотали, вместо того, чтобы промолчать, выказать сочувствие доблестному генералу. Он тогда так смутился, а мы вопили и вовсю веселились. И я громче всех. Берти, сегодня со мной будет то же самое. Бог меня покарает, и надо мной будут хохотать, как мы хохотали над генерал-майором сэром Уилфредом Бошером.