Том 10. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Я случайно встретил в саду мистера Финк-Ноттла, сэр, когда вы еще спали, и мы с ним немного побеседовали.
— И вы почувствовали, что живительная влага ему необходима?
— В высшей степени, сэр. Его настроение крайне меня огорчило. Он себя ведет, как капитулянт.
Я кивнул.
— У меня точно такое же чувство. Именно капитулянт, очень подходящее слово. А ему вы сказали, что его настроение показалось вам капитулянтским?
— Да, сэр.
— Но все бесполезно?
— Да, сэр.
— Ну что ж, Дживс. Надо действовать. Сколько джина вы влили в кувшин?
— Полную
— Достаточно ли этого для взрослого капитулянта, как вы считаете?
— Думаю, вполне достаточно, сэр.
— Сомневаюсь. Каши маслом не испортишь. Добавлю-ка и я столько же.
— Я бы не советовал этого делать, сэр. Например, попугай лорда Бранкастера…
— Дживс, вы повторяете прежнюю ошибку. Гасси не попугай. Вам необходимо последить за собой. Итак, я добавлю унцию.
— Очень хорошо, сэр.
— Да, кстати, Дживс. Чтобы оживить свою речь, мистеру Финк-Ноттлу нужна парочка свеженьких анекдотов. Не знаете чего-нибудь подходящего?
— Я знаю анекдот о двух ирландцах, сэр.
— Пэт и Майк?
— Да, сэр.
— Они еще гуляют по Бродвею?
— Да, сэр.
— То, что надо. А еще чего-нибудь в том же духе?
— Нет, сэр.
— Ладно, обойдется. А сейчас можете пойти рассказать ему про Пэта и Майка.
— Хорошо, сэр.
Дживс вышел, а я открутил пробку и щедро плеснул в кувшин из бутылки. Едва я успел это проделать, в коридоре послышались шаги. Мне ничего не оставалось, как сунуть кувшин за фотографию дяди Тома, стоящую на каминной полке. Дверь отворилась, и хорошим аллюром, пригарцовывая, как цирковая лошадь, в комнату ворвался Гасси.
— Привет, Берти! — крикнул он. — Привет! Привет! И еще раз привет! Берти, как прекрасен мир! Никогда не видел таких прекрасных миров!
Я лишился дара речи и только в изумлении таращил глаза. Мы, Вустеры, соображаем со световой скоростью, и я тотчас понял: что-то произошло.
Я ведь вам рассказывал, как он кружил по лужайке. Описал сцену, которая там между нами произошла. И если я проделал это с надлежащим мастерством, вы должны были понять, что Огастус Финк-Ноттл — нервнобольной, с дрожащими коленками, что вид у него — краше в гроб кладут и что в припадке малодушного страха он все время судорожно теребит лацкан пиджака. В общем, законченный капитулянт. Лягушка, по которой проехала борона, — таков был Гасси, когда мы с ним разговаривали на лужайке.
Теперь передо мной предстал совсем другой человек. Уверенность в себе, казалось, сочится из каждой его поры. Лицо пылает, глаза радостно блестят, рот растянут в самодовольной ухмылке. А когда он добродушно хлопнул меня по спине — к несчастью, я не успел увернуться, — мне показалось, что меня лягнул мул.
— Ах, Берти, спешу тебя обрадовать — ты был совершенно прав, — весело затарахтел он, прямо как коноплянка, у которой нет ни единой заботы. — Твоя теория, проверенная практикой, блестяще подтвердилась. Я чувствую себя, как бойцовый петух.
Я перестал хлопать ушами. Я все понял.
— Значит, ты пропустил стаканчик?
— Ну да. Как ты советовал. Препротивная штука. Похожа на лекарство. Обжигает горло, после нее чертовски хочется пить. Удивляюсь, как люди пьют эту гадость и еще получают удовольствие, вот ты, например. Но не буду отрицать — действует безотказно. Кажется, я мог бы укусить тигра.
— Что ты пил?
— Виски. По крайней мере, судя по этикетке, это был виски, и у меня нет оснований подозревать, что такая женщина, как твоя тетушка — благородная, высоконравственная, истинная британка, — станет преднамеренно вводить публику в заблуждение. Исключено. И если в ее доме на графине этикетка «Виски», считаю, что в графине виски.
— Виски с содовой, да? Молодец! Лучшего и выдумать невозможно.
— Содовая? — задумчиво проговорил Гасси. — То-то мне казалось, будто я забыл что-то важное.
— Выходит, ты не разбавил виски?
— Даже в голову не пришло. Зашел в столовую и выпил прямо из графина.
— Много?
— Ну, глотков десять… Может, двенадцать. Или четырнадцать. Ну, скажем, шестнадцать средних глотков. Фу, черт, умираю от жажды.
Он подошел к умывальному столу, взял бутылку с водой и отпил прямо из горлышка. Я украдкой бросил взгляд на фотографию дяди Тома за спиной Гасси. Впервые с того времени, как это страшилище вошло в мою жизнь, я порадовался, что оно такое крупномасштабное. Оно надежно хранило тайну. Если бы Гасси увидел графин с апельсиновым соком, он бы вцепился в него, как черт в грешную душу.
— Я рад, что ты ожил, — сказал я.
Гасси пружинистым шагом отошел от раковины и снова попытался похлопать меня по спине. Однако я ловко подставил ему подножку, он пошатнулся и с размаху плюхнулся на кровать.
— Ожил! Я тебе говорил, что могу укусить тигра?
— Говорил.
— Я себя недооценивал. Подайте сюда двух тигров. Или стальную дверь, я ее изжую до дыр. Послушай, тогда в саду я должно быть, показался тебе настоящим ослом. Теперь я понимаю, что ты надо мной смеялся про себя.
— Ну что ты, Гасси.
— Да-да, — настаивал он. — Еще как смеялся. Но я тебя не осуждаю. Не представляю, почему я так паниковал из-за вручения каких-то дурацких призов в какой-то дурацкой занюханной школе. А ты представляешь, Берти?
— Нет.
— Правильно. И я не представляю. Такой пустяк. Влезу на сцену, скажу несколько благосклонных фраз, вручу маленьким негодяям их призы и соскочу со сцены под восторженные аплодисменты. И никаких лопнувших брюк, ни-ни. И почему брюки должны лопнуть? Не представляю. А ты представляешь?
— Нет.
— Вот и я тоже не представляю. Уж я в грязь лицом не ударю. Я знаю, что нужно публике — простое, мужественное, полное здорового оптимизма слово, а главное — рубить с плеча. С этого плеча, — сказал Гасси, похлопывая себя по лацкану пиджака. — И чего я так утром разнервничался, не представляю. Что может быть проще — раздать несколько дешевых книжонок кучке чумазых детей. И все же, Берти, я себе не представляю, почему я так разнервничался. Но теперь я в порядке — в порядке! в полном порядке! — говорю тебе как старому другу Потому что ты — мой старый друг, я теперь ясно вижу, что ты — мой старый друг. По-моему, ты мой самый старый друг. Берти, ведь ты давно мой старый друг?