Том 19. Посмертные претензии
Шрифт:
Она показалась ему расплывчатым пятном, он поспешил снять очки и сунул их в карман: в них он мог толью читать.
— Джон застраховал себя на случай смерти. Других страховок у него не было?
Она закрыла глаза и покачала головой.
— Только обычная страховка машины. Никакого страхования на случай заболевания. Понимаете, — руки у нее поднялись и упали, — он был таким молодым по своим привычкам, вы бы никогда не сказали, что ему почти пятьдесят. Тело у него было упругим и гибким, и это не было результатом тренировки и особой диеты. Ему никогда
— Да, пока здоровье не было полностью потеряно… Жизнь свою он застраховал на большую сумму.
— Послушайте, это же не был только мой дом и только моя машина, они в равной степени принадлежали и ему. А бизнес… Чарлз Норуд, партнер, откупил его часть. Вот и все. Даже Ева. Это было самое худшее. Пока он преуспевал, она держалась за него. Но когда это случилось и врачи заявили, что он может умереть, а если останется жить, то уже не будет таким, как прежде, не сможет работать, она сразу же подала на развод.
— Симпатичная женщина! — усмехнулся Брендстеттер. — Теперь понятно, почему Питер не захотел с ней оставаться.
— Да, конечно. И почему он перебрался сюда.
— Вы особенное создание, мисс Стэннард.
— Такими словами вы выражаете то что я ненормальная? Большинство людей говорят мне это прямо в глаза. Мамины друзья, жители Арены Бланка, врачи. Чего я хочу от мужчины, наполовину съеденного огнем? Для меня он не был просто мужчиной. Он был Джоном Оутсом. И я любила его. До того, как случилось это несчастье, после того — и до конца моих дней.
Слезы прочертили серебряные линии на ее щеках. Она стряхнула их тонкими девичьими пальчиками с короткими ногтями без лака.
— Извините.
— Что-то случилось с его любовью к Питеру?
— Не думаю. Конечно, Питер изменился. Это естественно в таком возрасте. Он стал другим по сравнению с тем, каким приезжал к нам прошлым летом. Но не по отношению к отцу. Им по-прежнему было хорошо вместе, тепло, легко и весело в обществе друг друга. Но Питер часто бывал в маленьком театре «Эль Молино». Игра на сцене его увлекала. До этого он увлекался книгами. Теперь все отошло на второй план. Мы с Джоном ездили смотреть последнюю пьесу. Костюмный спектакль. Питер был очень хорош. Держался естественно. Мистер Виттингтон сказал, что у него большое будущее, если он будет и дальше работать.
3
Водяное колесо было в два раза выше человеческого роста, а шириной — в две протянутые в стороны руки. Бревна, схваченные проржавевшими металлическими обручами и скрепленные болтами, были громоздкими, обтесанными вручную, разбухшими от вековой сырости. Лопасти украшали зеленые бороды моха, с них капала вода, когда они поднимались наверх. Звуки были приятными. Деревянные перестуки напоминали топот детских ног. Ворчливая ось стучала, как сердце сильного старика.
Деревянный переходный мостик находился у самой мельницы. Быстрый поток под ним казался очень холодным. Капли воды создавали веселую мелодию. Основание каменной стены мельницы было изумрудно-зеленым от лишайника. Выше виднелся неровный кирпич. Само здание было высоким, массивным и слепым, как крепость. Вокруг него столпились старые эвкалипты, тени от них выглядели голубоватыми на белых стенах.
На мельницу смотрела дверь амбара. К ней были прикреплены афиши, на которых коробились фотографии актеров с неестественно широкими улыбками. В огромной двери была прорублена вторая поменьше, причем ее верхняя и нижняя половины висели на отдельных петлях. Такие двери бывают на складах. Над ней, на черной доске, было выгравировано золотыми буквами:
Эль Молино. Эстрада.
Дэйв открыл дверь и вошел внутрь.
Прохладно и сумрачно. В трех шагах от двери — стол на точеных алюминиевых ножках, покрытый белой бумагой с коричневыми кофейными пятнами. На нем стояла большая кофеварка из блестящего металла, захватанная чьими-то жирными пальцами. Пирамида из полиэтиленовых стаканчиков возвышалась в углу. Сигаретные окурки, обрывки билетов и какие-то еще бумажки устилали пол. Высокая ложная стена из белого пластика тоже была украшена афишей и фотографиями. У мальчика на одной из них было лицо испанского Христа. Надпись внизу сообщала, что это Питер Оутс.
Дэйв прошел через дверь за фальшивую стенку и оказался в полнейшей темноте, звук его шагов заглушался ковром. Впереди он нащупал ступеньки, поднялся по ним и остановился позади деревянных театральных стульев, установленных в семь или восемь рядов. Под прямыми углами к этим протянулись боковые ряды. Они окаймляли с трех сторон свободный прямоугольник пола, над которым в густой тени поблескивали, уподобляясь совиным глазам, стекла двух прожекторов, прикрепленных к тонким стропилам, не внушающим никакого доверия. В дальнем конце пустого пространства из-за темной перегородки проникал дневной свет.
За перегородкой имелась полуоткрытая дверь, за которой была просторная комната с двумя узкими высокими окнами. На одной стене комнаты на вешалках, сделанных из металлических трубок, висели костюмы. Остальное пространство занимали кабины размером два на четыре и занавес высотой с человеческий рост. Пустые распялки висели на перегородках. Деревянные венские стулья стояли перед столиками, заваленными всем, что требуется для грима. Над ними висели дешевые зеркала и две электрические лампы по обе стороны.
В дальнем углу — две двери с дощечками «мужчины» и «женщины». Из водопроводных кранов капала вода. В противоположном углу железная винтовая лестница вела наверх. Ее стертые ступени застонали под его ботинками. Добравшись до самого верха, он рванул черную дверь на себя. Никто не появился. Конечно, его не ждали. Что это — контора или кладовая? Это было и то, и другое, но в то же время и жилое помещение. Белоснежные стены, скошенный потолок и закопченные балки. Маленькие окна. Самая разношерстная мебель.