Том 24. В зыбкой тени
Шрифт:
И Мэгги решилась. Была не была.
— Если я достану три сотни, возьмешь с собой?
— Трех сотен, — сказал Чак, — нам хватит на целую вечность. Конечно, возьму.
Именно этой минуты Мэгги ждала весь последний год. Вот мужчина, один взгляд на которого заставляет бурлить кровь в жилах, да и на то, как следует жить, у них общая точка зрения. Да и косточки ей размять — лучше не пожелаешь.
Они договорились встретиться утром на автовокзале, чтобы отправиться во Флориду.
Дождавшись, когда мать ушла по магазинам, Мэгги наскоро побросала в рюкзак свои нехитрые пожитки, черкнула
Триста пятьдесят закончились через пару недель, какая там вечность! Среди прочих недостатков у спутника по житейскому морю обнаружилась страстишка ставить судьбу на кон, предаваясь азартным играм. Мэгги с замиранием сердца следила, как Чак беззастенчиво просаживает ее деньги, швыряя кости с двумя подозрительными типами, что прилепились к парочке по пути в Джексонвилл. Когда в ход была пущена последняя полусотенная, Мэгги дотронулась до рукава Чака:
— Может быть, надо остановиться, дорогой?
Шулера с издевкой посмотрели на Чака:
— Позволяешь своей бабе командовать?
Вместо того чтобы прислушаться к здравому голосу, Чак толкнул любовницу изо всех сил. Мэгги отлетела в сторону и ударилась головой о кочку так, что потеряла сознание. Когда она очнулась, Чака раздели в пух и прах, а его партнеры растворились в полумраке.
— Слушай, зануда, деньги для того и созданы, — огрызнулся Чак в ответ на ее стенания. — Нечего вякать! Да найдем мы еще бабки, они под ногами валяются, остается их только подобрать.
На следующий день они подрядились на уборку цитрусовых и вкалывали на адской жаре неделю, пока не наскребли тридцать долларов. Потом двинули в сторону Майами.
Но и этих денег хватило ненадолго: надо же время от времени что-то совать в рот и платить за проезд. К тому времени, когда они набрели на заброшенную усадьбу, у них не было в кармане ни цента, и Мэгги сильно проголодалась. Последнее, что она съела, был холодный гамбургер, который кто-то оставил на скамейке… И все же она не жалела, что бросила родителей. Пусть она не знает, что ее ожидает впереди, без денег, голодная, бездомная, неумытая, но все равно это лучше, чем прозябать в камере с выцветшими обоями на стенах, сидя на диване перед телевизором.
Ничего, завтра будет день, что-нибудь обязательно подвернется. С Чаком не пропадешь. Мэгги примостилась поудобнее, собираясь заснуть, но какой-то посторонний шум привлек ее внимание.
По первому этажу кто-то бродил!
Она ясно услышала скрип рассохшихся половиц. Сердце девушки тревожно застучало. Она нащупала руку Чака и легонько ее встряхнула.
— Очнись, любимый!
Он застонал, но не проснулся. Отбросил ее руку и перевернулся на другой бок, но она снова ухватила его за запястье.
— Чак!
— Ну какого тебе хрена! — Он открыл глаза, приподнялся на локте. Даже в минуту опасности исходивший от него запах застоявшейся мочи и пота заставил ее зажать нос. — Что стряслось?
— Внизу кто-то ходит.
Девушка почувствовала, как напряглись его мышцы, и мгновенно успокоилась. Перед его физической силой она ощущала трепет и, благоговение.
— Пожалуйста, прислушайся! — попросила она
Надо отдать ему должное: он бесшумно поднялся, на цыпочках подошел к двери и приложил ухо. Никакого страха Чак не испытывал в отличие от нее, когда тихонько приоткрыл дверь. Мэгги сверлила его широкую спину взглядом, умоляя не подвергать себя опасности, но в Чаке пробудился первобытный охотничий инстинкт. Он чуть пригнулся, словно приготовился к прыжку, и страхи девушки временно улеглись. Он несколько минут прислушивался, потом закрыл дверь и вернулся на место.
— Ты права, малышка. Нас кто-то надумал навестить… Возможно, фараон.
Она уставилась на него.
— А полиции что здесь понадобилось?
— Дура, — яростно прошипел он ей в лицо, — мы же нарушаем право частной собственности. И если какому-то фараону неймется выслужиться перед начальством… — он закусил нижнюю губу мелкими зубами, — нас вполне можно упечь за бродяжничество.
— Бродяжничество? Мы же никому не приносим вреда.
Но Чак уже не слушал. Он вынул из кармана джинсов какой-то продолговатый сверток и сунул в ладонь Мэгги.
— Засунь себе в трусы. Если это взаправду фараон. Пусть этого у меня не найдут…
— Чего «этого»?
— Ножа, бестолочь!
Он снова подошел к двери и неслышно открыл. Мэгги подождала, когда ее спутник выйдет, и перевела взгляд на сверток. Заложенное в каждой женщине любопытство не позволило ей поступить так, как приказал ей Чак. Она развернула тряпку и несколько секунд любовалась костяной рукояткой. Потом ее рука сама потянулась к кнопке, выступающей из ручки. Мэгги непроизвольно вздрогнула, когда с щелчком из рукоятки высунулось жало — три дюйма сверкающей стали. Она не знала, как спрятать лезвие обратно в рукоятку, поэтому вскочила с места, метнулась в дальний конец комнаты и спрятала нож под кучу ободранных заплесневелых обоев. Потом отправилась вслед за Чаком. Она обнаружила его у основания лестницы, ведущей вниз. Он сделал ей знак растопыренной ладонью: стой! Так они и застыли, вслушиваясь в тишину дома. Но ничего, кроме гулкого стука собственного сердца, Мэгги не услышала.
— Я спущусь, — прошептал Чак.
Мэгги вцепилась ему в руку:
— Не надо!
Казалось, он только того и ждал. Оказалось, что ее храбрый и отважный парень был напуган не меньше ее, и девушка в нем слегка разочаровалась. И тут из комнаты, расположенной слева от холла, донесся ясный звук шагов. Человек — виден был лишь его силуэт — вышел оттуда в холл. Заметив красный огонек от зажженной сигареты, Чак сразу же успокоился. Это не мог быть фараон. С недавних пор полицейским запрещено курить на дежурстве.
— Эй, кто ты? — сказал Чак, и его голос показался Мэгги строгим и зычным.
Наступила пауза. Силуэт замер, потом из него ударил луч мощного фонаря, заставив парочку отпрянуть и зажмурить глаза. Затем луч погас, и они вообще перестали видеть что-либо в кромешной тьме.
— Быстро подай нож, — прошептал Чак.
Мэгги, спотыкаясь на каждом шагу, бросилась в комнату, подбежала к груде обоев и подобрала нож.
— Шел мимо, увидел, что дверь открыта, — раздался мужской голос снизу, когда Мэгги уже вложила оружие в пальцы Чаку, — вот и вошел.