Том 3. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Два сокола

Белый сокол, светлый сокол, он отец, Серый сокол, соколица, – это мать. Светлый сокол, клюв и когти – в глубь сердец, Он когтями так умеет обнимать. Белый сокол, сильный сокол, солнцеок, Серый сокол, темный сокол – в глубь гнезда. Светлый сокол, твой полет в лучах высок, Темный сокол, над тобой во тьме звезда.

Степь

Я иду, иду. Всюду степь и степь. Небо шлет звезду. Упадет за степь. Небо шлет еще. Свет умрет в пути. Этот звездный счет мне ль умом пройти! Я пою себе: Дух смутьян, свирель. Говорю себе: Да порви же цепь. День уходит в тень. Всюду степь и степь. Ночь уходит

прочь. Не проходит степь.

В степях

Здесь мы бродим на степи. Говорим себе: Терпи. Говорим себе мы: Спи. Сон – спасение в степи. Здесь мы веселы тогда, – лишь тогда, когда мы пьяны. Разрушаем ровность дней, – лишь как строим мы курганы. Здесь напрасно смотрит глаз. Ищет, ищет, – гаснут силы. Ровность степи давит нас. Здесь высоки лишь могилы. Так и бродим по степям. Телом здесь, а сердцем там. Кто в степях поможет нам? Так и бродим по степям.

Перекати-поле

  Я один на воле,   Перекати-поле. Пляшет, скачет шар-клубок.   Корни дуба крепки,   Мне ни в чем зацепки. Путь свободен, мир широк.   У иного сила   Вся ушла в стропила, Как гробницу строит дом.   Мне иная доля –   Перекати-поля: – Хочешь воли, так уйдем.

Когда же?

Когда же он, тот безымянный кто-то, Кто в наши незапамятные дни Лес победил и выкорчевал пни, – Кому земля отрада и забота, Кто был кормильцем темным искони, – Когда же он, кто ведал гнет без счета, И сам, другим кормилец, голодал, – Когда же он узнает дни иные? Я жду. Молюсь. И пусть я слаб и мал, Моя молитва в выси неземные Идет как крик. Я небу говорю! Пошли же темным яркую зарю.

После бури

Зеленовато-желтый мох На чуть мерцающей бересте. Паденье малых влажных крох, Дождей отшедших слабый вздох, Как будто слезы на погосте. О, этих пиршественных бурь В ветрах сметаемые крохи! Кривой плетень. Чертополохи. Вся в этом Русь! И, в кротком вздохе, Сам говорю себе: Не хмурь Свой тайный лик. Молчит лазурь. Но будет: Вновь мы кликнем громы, И, в небе рушась, водоемы, Дождями ниву шевеля, Вспоят обильные поля.

Иглы-игольчики

  Стебель овса,   Это – краса Наших безбрежных полей.   Иглы-игольчики,   Звон-колокольчики. Небо, пошли нам дождей!   В колосе ржи,   Возле межи, Шелест и шепот расслышь.   Нива зеленая,   Словно с амвона я Слышу молитвы и тишь.   Хлеб мой ржаной   Весь предо мной. Солнце, пошли нам огня!   Свет-колокольчики,   Иглы-игольчики, Тешат, не колют меня.   Тихо звеня,   Корм для коня Вызлатил ровность пустынь.   С желтыми нивами   Быть нам счастливыми. Колос да спеет! Аминь!

Колос

Колос полный, колос спелый, золотой, Ты, возросший из единого зерна, Ты, узорный, ты, резной, и ты, литой, Ты, дремотный, колос к колосу – волна. Зерна в числах, звезды в небе, нити сна, Пряжа грезы, всходы радуг, Млечный Путь, Как красива перекатная волна. Веруй в даль. Беги вперед. Себя забудь.

Русь

Русь – русло реки всемирной,   Что дробится вновь, – и вновь Единится в возглас пирный: –   «Миг вселенский приготовь!» Русь – русло реки свободной,   Что, встречая много стран, Тихо грезит зыбью водной: –   «Где окружный Океан?»

Капля

Семьюдесятью горлами, В то море, во Хвалынское, Втекает Волга водная, Что с капли зачалась. Семьюдесятью ветками, Древа в лесу могучие До неба умудряются, Да небо не про нас. По небу только молнии Прорвутся и сокроются, По небу только с тучами Проносятся орлы. А мы с землею связаны Семьюдесятью связями. И лишь слезой любовною Как дым взойдем из мглы.

Юродивый

Есть глубинное юродство Голубиной чистоты, Человека с зверем сходство, Слитье в цельность я и ты. Все со мною, все со мною, Солнце, Звезды, и Луна, Мир я в Церковь перестрою, Где душе всегда слышна Псалмопевчества струна. Был один такой прохожий Схвачен. – «Кто ты?» – «Божий сын». «– Песий сын?» – «И песий тоже». В этом крае Господин Порешил, что он – безумный. Отпустили. И во всех, Средь толпы бездушно-шумной, Вызывал слепой он смех. Вот мужик над жалкой клячей Измывается кнутом. Тот к нему: – «А ты б иначе. Подобрей бы со скотом». «– Ты подальше, сын собачий», Рассердившийся сказал. Тот, лицом припавши к кляче, Вдруг одну оглоблю взял, И промолвил: – «Кнут не страшен, Что ж, хлещи уж и меня. Для телег мы и для пашен. А тебе-то ждать огня». И хлеставший, удивленный, Лошадь больше не хлестал. Юродивый же, как сонный, Что-то смутное шептал. «– Если Бог – Отец превышний, Все мы – дети у Отца. В Доме – все, никто – не лишний. Черви сгложут мертвеца. Без червей нам быть неможно, Смерть придет, и жизнь придет. В мире шествуй осторожно, Потому что пламень ждет. Хоть червя здесь кто обидит, Побывать тому в Аду. Кто же мир как правду видит, В сердце примет он звезду. Он с огнем в душе здесь в мире, Согревая всех других, Смотрит зорче, видит шире, И поет как птица стих. Если спросят: – Кто вам предки? Молвим: – Волны предки нам, Камни, звери, птицы, ветки. Ходит ветер по струнам, Дождь скопляется на камне, Птице есть испить чего. Сила виденья дана мне, Всюду вижу – Божество». Так ходил тот юродивый По базарам меж слепых, В сером рубище – красивый, Вечно добрый – между злых. Шла за ним везде собака, С нею жил он в конуре. И вещал: – «Вкусивши мрака, Все проснемся мы в Заре».

Калика перехожий

Я калика перехожий, Я убогий богатырь. Только с нищим я несхожий, Как и камень алатырь – Не булыжник сероцветный, И не гость песков, голыш, Я пою мой стих заветный, Я не крыса, я не мышь. Крыса в мире – лик заразы, Мышь дырявит пол в избе. А мои слова – алмазы, Мой удел – зарок Судьбе. Если девушке пригожей Вдруг под сердце подошло, – Я, калика перехожий, Поколдую ей светло. Если духом никнет юный, – Он воспрянет предо мной, Увидав, как звонки струны, Как горит струна струной. Если старая и старый Смотрят все на жизнь свою, – Я им мудрость полной чарой Словно пьяный мед пролью. Если чья судьба бездольна, Я, калика, возвещу: – Полно, брат, и мне ведь больно, Жду весны – и не ропщу. Я могучий, я увечный, Ноги – скованы с землей, Дух летит в простор свой вечный, Здравствуй, добрый! Здравствуй, злой!