Том 4 . Произведения Севастопольского периода. Утро помещика
Шрифт:
Передъ концомъ часовъ толпа заколебалась около дверей, и изъ за торопливо и почтительно сторонившихся мужичковъ показался высокій лакей въ нанковомъ сюртук, который, лвой рукой поддерживая женскій салопъ, правой толкалъ тхъ, которые не успвали дать ему дорогу. За лакеемъ шли господа: Телятинской помщикъ Александръ Сергевичь Облесковъ, дочь его 12-ти лтняя румяная двочка въ пуколькахъ, панталончикахъ и козловыхъ башмачкахъ со скрипомъ и жена его – высокая, худая и блдная женщина съ добрымъ выраженіемъ лица, <ежели бы къ нему не присоединялось выраженье какой-то апатіи и безсмысленности>. Александръ Сергичь былъ человкъ, на видъ, лтъ 30 (хотя ему было гораздо больше), немного ниже средняго роста, тучный, полнокровный и довольно свжий. – Лицо его было одно изъ тхъ лицъ, которыя кажутся эфектными изъ далека, но которыхъ выраженіе трудно разобрать подъ украшеніями, покрывающими ихъ. Высокій и широкій галстухъ съ пряжкой назади скрывалъ его шею, часть подбородка и скулъ, черноватые бакенбарды, доходившіе отъ зачесанныхъ до самыхъ бровей и загнутыхъ маслянныхъ висковъ до краевъ рта, закрывали его щеки, а золотые очки съ 4 синими стеклами скрывали совершенно его глаза и переносицу. Открытыя же части его физіогноміи: высокій, гладкій и широкій лобъ, небольшой правильный носъ съ крпкими ноздрями и крошечный какъ будто усиленно сложенный ротикъ съ красными тонкими губами, носящими почему-то особенное
Александръ Сергевичь, оставивъ жену и дочь около амвона, скромной, но и не лишенной достоинства походочкой, прошелъ въ алтарь и, поклонившись Священнику, сталъ около двери. – Часы кончились, и уже много пятаковъ и грошей изъ узелковъ въ клетчатыхъ платкахъ и мошонъ перешло въ потертый коммодъ, изъ котораго сдой отставной солдатъ выдавалъ свчи; и свчи эти вмст съ теплыми молитвами простодушныхъ подателей уже давно свтились передъ иконами Николая Чудотворца и Богоматери, a обдня все не начиналась. Отецъ Поликарпъ ожидалъ молодаго Красногорскаго помщика – Князя Нехлюдова. (Онъ привыкъ ожидать его батюшку и еще стараго князя и княгиню, поэтому не могъ допустить, чтобы красногорский помщикъ, самый значительный помщикъ въ его приход, могъ дожидаться, или опоздать.) Горбатый Дьячокъ, уже нсколько разъ выходившій на паперть посмотрть, не детъ-ли внская голубая коляска, въ которой онъ полвка привыкъ видть Красногорскихъ Князей, снова продрался сквозь толпу и, защитивъ рукою глаза отъ яркаго Іюньскаго солнца, устремилъ взоръ на большую дорогу.
– Началась обдня? – спросилъ его молодой человкъ въ круглой срой шляп и парусинномъ пальто, скорыми шагами, подходившій къ церкви.
– Нтъ, батюшка ваше сіятельство, все васъ поджидали, – отвчалъ Дьячокъ, давая ему дорогу.
– Вдь я просилъ Батюшку никогда не дожидаться, – сказалъ онъ красня, и пройдя въ боковыя двери, сталъ сзади клироса. Вслдъ затмъ послышался благовстъ, и Дьяконъ въ стихар вышелъ на амвонъ.
Началась обдня.
<Глава 2. Молодой князь.>
Молодой князь стоялъ совершенно прямо, внимательно слдилъ за службой, крестился во всю грудь и набожно преклонялъ голову. —
Все это онъ длалъ даже съ нкоторою аффектаціею; казалось, что не чувство, a убжденіе руководило имъ. Когда бабуринской мужичокъ, не зная его, дотронулся до его плеча свчкой и просилъ его передать «Микол», онъ съ видимымъ удовольствіемъ взялъ ее и, толкнувъ впереди стоящаго крестьянина, тоже сказалъ «Микол».
Сборные пвчіе пли складно, голоса были хороши, но дребезжащій старческій голосъ стараго дьячка одиноко раздававшийся иногда на лвомъ клирос какъ-то боле соотвтствовалъ спокойной прелести деревенской церкви, боле возбуждалъ отрадно согрвающее религіозное чувство. Къ причастью подошли 2 старушки и нсколько крестьянокъ съ грудными младенцами. Худощавый сгорбленный мужичокъ, помолившись передъ иконостасомъ, кланяясь и звоня колокольчикомъ, сталъ обходить прихожанъ, прося на Церковь Божію. Потомъ среди благоговйнаго молчанія, прерываемаго только пронзительнымъ плачемъ дтей и сдержаннымъ кашлемъ стариковъ, отдернулась завса, и Дьяконъ провозгласилъ священныя слова. Наконецъ Отецъ Поликарпъ благословилъ прихожанъ и вышелъ съ крестомъ изъ Царскихъ дверей.
Александръ Сергевичь, пропустивъ впередъ себя жену и дочь, приблизился къ Священнику; люди значительные: прикащики, дворники, дворовые сдлали тоже, но Отецъ Поликарпій обратился съ крестомъ къ молодому князю, который стоялъ сзади и который подъ обращенными на него со всхъ сторонъ любопытными взорами красня, какъ виноватый, долженъ былъ выйдти впередъ и приложиться прежде всхъ. Торопливо отвтивъ на поздравленіе съ праздникомъ Священника и поклонившись Александръ Сергеевичу, у котораго при этомъ несмотря на приветливую улыбку губы сделались еще тонше, молодой человкъ, красня еще больше, выбрался изъ церкви и, завернувъ за уголъ, вышелъ въ маленькую часовню, построенную на кладбище.
Глава 2. Князь Дмитрій.
Красногорскій помщикъ Князь Нехлюдовъ, котораго знакомые звали еще M-r Dmitri, а родные просто Митя и Дмитрий, и котораго мы впредь будемъ называть также, былъ третій сынъ извстнаго Князя Нехлюдова и Княгини Нехлюдовой, урожденной графини Блорцкой. Княгиня умерла отъ родовъ дочери, меньшой сестры, Дмитрія, а старый Князь пережилъ ее только 4 года, такъ что четверо дтей, изъ которыхъ старшему Николаю было тогда 9 лтъ, а дочери 5, и большое, но отягченное долгами имнье остались на рукахъ опекуновъ. Опекунами были: бывшій адъютантъ покойнаго Князя, отставной Штабъ-Ротмистръ Рыковъ, помщикъ Т-ой губерніи и Графиня Блорцкая, вдова брата Княгини, искренній другъ покойнаго Князя. Первый принялъ на себя управленіе длами, вторая управленіе воспитаніемъ малолтнихъ. Но потому ли, что одно трудне другаго, или потому что неодинаковыя чувства руководили опекунами, управленіе и воспитаніе шли не одинаково успешно. Черезъ 12 лтъ дти получили прекрасное свтское и нравственное воспитаніе, и уменьшенное во время опеки изъ 3 до 2 тысячъ душъ растроенное имніе. Старшій братъ Николай, окончивъ кандидатомъ курсъ въ Московскомъ Университете, поступилъ на службу въ Министерство Иностранных Длъ и, достигнувъ совершеннолтія, по совту родныхъ, принялъ отъ Г-на Рыкова опеку. Память отца, оказывавшаго доверенность Г-ну Рыкову, была достаточная причина для сына, чтобы безотчетно принять отъ него дла и дать ему отъ себя и братьевъ удостовреніе въ исправности и верности счетовъ, очевидно безчестныхъ. Князь Николай однако скоро почувствовалъ свою неспособность управлять разстроенными длами, и побоявшись ответственности передъ братьями, предложилъ имъ съехаться въ Красныхъ Горкахъ и разделить именіе. Ваня, средній братъ, служившій на Кавказе, прислалъ доверенность Николаю и, полагаясь во всемъ на него, просилъ объ одномъ, чтобы сестре дать ровную часть именія, что точно также уже было решено между Николаемъ и Митей. Братья пріехали въ деревню, уравняли, какъ умели, 4 части, бросили жеребій, и Мите, который былъ еще въ третьемъ курсе Университета, достались Красныя Горки. Митя въ то время еще былъ очень, очень молодъ. Несмотря на выше обыкновенная, высокій ростъ, сильное сложеніе, и на выраженіе гордости и смелости въ походке, только издалека можно было принять его за взрослаго человека, вглядевшись же ближе, сейчасъ видно было, что онъ еще совершенный ребенокъ. Это замтно было и по плоскости груди и по длин рукъ и по слишкомъ неопредленнымъ очертаніямъ около глазъ и по свтлому пушку, покрывавшему его верхнюю губу и щеки, а въ особенности, по совершенно дтски-добродушной неутвердившейся улыбк. Онъ былъ нехорошъ собой, но пріятный контуръ лица, открытый выгнутый надъ бровями лобъ и узкіе необыкновенно-блестящіе срые глаза давали всей его физіогноміи, общій благородный характеръ ума и ршительности. Кром того (несмотря на неряшество и бдность, которыя онъ какъ будто любилъ или считалъ нужнымъ выказывать въ одежд) въ выраженіи рта, въ изгиб спины, въ расположеніи волосъ и въ особенности въ прекрасной мужской рук, было что-то изобличавшее въ немъ человка неспособнаго
Глава 3-я. Его прошедшее.
Посл раздла Князь Николай ухалъ въ Петербургъ, а Митя до конца ваканцій одинъ оставался въ деревн, и вотъ отрывокъ письма, которое онъ за годъ передъ тмъ воскресеньемъ, съ котораго начинается нашъ разсказъ, писалъ въ Москву Графин Блозерской.
J’ai pris une r'esolution, qui doit d'ecider de mon sort: je quitte l'universit'e pour me vouer `a la vie de campagne, pour laquelle je me sens fait. – Au nom du Ciel, ch`ere maman, ne vous moquez pas de moi. Je suis jeune, peut-^etre qu’en effet je suis encore enfant; mais cela ne m’emp^eche de sentir ma vocation de vouloir faire le bien et de l’aimer.
Comme je vous l’ai d'ej`a 'ecrit, j’ai trouv'e les affaires dans un 'etat de d'elabrement impossible `a d'ecrire. En voulant y mettre de l’ordre j’ai trouv'e que le mal principal 'etait dans le mis'erable 'etat des paysans et que l’unique moyen d’y rem'edier 'etait le tems et la patience <terrible mis`ere dans laquelle se trouvent des paysans> et <que pour y rem'edier au mal il n’y a pas d’autres moyens, que> du tems et du travail.
Si vous aviez pu voir seulement Давыдка Козелъ et Иванъ Блый – deux de mes paysans – et la vie qu’ils m`enent avec leurs familles je suis s^ur que la vue seule de ces deux malheureux vous aurait mieux convaincu que tout ce que je pourrai dire pour vous expliquer ma r'esolution. N’est-ce pas mon devoir le plus sacr'e que de travailler au bonheur de ces 700 personnes, dont je dois ^etre r'esponsable devant Dieu? N’est-ce pas une horreur, que d’abandonner ces pauvres et honn^etes gens aux fripons d’Упpaвляющie et старосты, pour des plans de plaisir ou d’ambition? Si je continue mes 'etudes, si je prends du service comme Nicolas, si m^eme avec le tems (je que vous faites des plans d’ambition pour moi) j’occupe une place marquante, de quoi cela m’avancera-t-il? Les affaires d'erang'es `a pr'esent sans ma pr'esence se d'erangeront `a un tel point, que peut ^etre je serais oblig'e de perdre Красные Горки, qui nous sont `a tous tellement chers, ma vocation manqu'ee, je ne pourrais jamais ^etre bon `a rien et toute ma vie je ne cesserai de me reprocher d’avoir 'et'e la cause du malheur de mes sujets. Tandis que si je reste `a la campagne, avec de la p'ers'ev'erance et du travail, j’'esp`ere bient^ot payer mes dettes, devenir ind'ependant, peut-^etre servir aux 'elections et le principal, faire le bonheur de mes paysans et le mien. Et pourquoi chercher ailleurs l’occasion d’^etre utile et de faire du bien, quand j’ai devant moi une carri`ere si belle et si noble.
Je me sens capable d’^etre un bon хозяинъ (c’est `a dire d’^etre le bienfaiteur de mes paysans) et pour l’^etre je n’ai besoin ni du dipl^ome de candidat, ni des rangs, que vous d'esirez tant pour moi. Ch`ere maman! cessez de faire pour moi des plans d’ambition, habituez-vous `a l’id'ee que j’ai choisi un chemin extraordinaire; mais qui est bon et qui, je le sens, me menera au bonheur.
Ne montrez point cette lettre `a Nicolas, je crains son persif-flage et vous savez qu’il a pris l’habitude de me dominer et moi celle de l’^etre. Pour Jean je sais, que s’il ne m’aprouve, du moins il me comprendra… [104]
104
[Я принял решение, которое должно определить мою судьбу: я покидаю университет, чтобы посвятить себя сельской жизни, для которой я чувствую себя созданным. Ради всего святого, дорогая мама, не смейтесь надо мной. Я молод; быть может я и на самом деле еще ребенок, но это не мешает мне ощущать в себе призвание творить добро и любить его. Как я вам уже писал, я застал дла в состоянии расстройства, не поддающегося описанию. Желая внести в них порядок, я пришел к выводу, что основное зло заключается в бедственном положении крестьян, изменить которое может одно лишь средство – время и терпение <ужасная нищета, в которой находятся крестьяне> и <что нет другого средства помочь беде, как> время и терпение.
Если бы вы только могли видеть Давыдку Козла и Ивана Белого – двое из моих крестьян – и существование, которое они ведут со своими семьями, я уверен, что один вид этих несчастных убедил бы вас лучше всего того, что я могу привести для объяснения моего решения. Не является ли моим самым священным долгом – трудиться на благо этих 700 человек, ответственность за которых я несу перед Богом? Не отвратительно ли бросать этих бедных и честных людей на плутов – управляющих и старост – ради удовольствия и честолюбия? Если я буду продолжать свои занятия, если я, как Николай, поступлю на службу, если даже со временем я займу видное место (я знаю, что вы лелеете для меня честолюбивые замыслы), – что мне даст всё это? Дела, уже теперь запущенные, в мое отсутствие расстроятся настолько, что, быть может, мне придется совсем потерять Красные Горки, которые всем нам так дороги. Не пойдя по своему призванию, я никогда ни на что не буду годен, и всю свою жизнь я не перестану упрекать себя в том, что я был причиной несчастий моих крестьян. Тогда как оставшись в деревне, я надеюсь путем упорного труда расплатиться вскоре со своими долгами, приобрести независимость, быть может, служить по выборам, а главное – обеспечить счастье своих крестьян и свое. Зачем искать другого случая быть полезным и творить добро, когда передо мной лежит возможность такой прекрасной и благородной деятельности.
Я чувствую себя способным быть хорошим хозяином (т. е. быть благодетелем своих крестьян), для этого мне не нужны ни кандидатские дипломы, ни чины, которых вы столь для меня желаете. Дорогая мама, перестаньте строить для меня честолюбивые планы, привыкните к мысли, что я избрал путь необычный, но хороший, который, я это чувствую, приведет меня к счастью.
Не показывайте этого письма Николаю; я опасаюсь его насмешек. А вы ведь знаете, что он приобрел привычку надо мной властвовать, а я – ему подчиняться. Что касается Ивана, то я знаю, что он, если и не одобрит, то по крайней мере поймет меня…]
«Я принялъ ршеніе, отъ котораго должна зависть участь моей жизни: я выхожу изъ Университета, чтобы посвятить себя жизни въ деревн, потому что чувствую, что рожденъ для нея. Ради Бога, милая maman, не смйтесь надо мной. Я молодь, можетъ быть точно, я еще ребенокъ; но это не мшаетъ мн чувствовать мое призваніе, желать длать добро и любить его.
Какъ я вамъ писалъ уже, я нашелъ дла въ неописанномъ разстройств. Желая ихъ привести въ порядокъ и вникнувъ въ нихъ, я нашелъ, что главное зло заключается въ самомъ жалкомъ бдственномъ положеніи мужиковъ, и зло такое, которое можно исправить только трудомъ и терпніемъ. Ежели-бы вы только могли видть двухъ моихъ мужиковъ: Давыда и Ивана и жизнь, которую они ведутъ съ своими семействами, я увренъ, что одинъ видъ этихъ двухъ несчастныхъ убдилъ-бы васъ больше, чмъ все то, что я могу сказать вамъ, чтобы объяснить мое намреніе.