Том 4. Наша Маша. Из записных книжек
Шрифт:
Опять поют. Вдруг, не сговариваясь, запевают:
— Спаси, го-о-осподи, люди тво-оя и благослови достояния твоя…
На словах «победы благоверному императору нашему» старший обрывает товарища, толкает его локтем в бок. Тот на ходу импровизирует:
— Побе-еды нашему прави-иительству…
Начинается спор, можно ли петь за правительство?
Старший уверяет, что можно.
— За временное правительство пели? Пели.
— Так это при Керенском.
— При Керенском.
— Так то были попы особенные.
Старший
— Давно тебя не видел. Похудел ты, брат.
— Похудеешь. Сижу на пище святого Антония, а работаю на двести семьдесят пять процентов.
Старший вдруг закусывает губу, закрывает руками лицо и глухо, навзрыд плачет.
1939
Персидская пословица:
«Вошел в баню — раздевайся».
. . . . .
— Вы мне голову не морочьте, я тоже пьяный.
. . . . .
Название фирмы (помещалась в Ленинграде, в Перинной линии): «ВОСТОРГ» (то есть Восточная торговля, по типу Мосторг, Облторг и тому подобное).
. . . . .
А в Тифлисе когда-то видел очень аппетитную вывеску:
«ТИФГАСТРОНОМ»
. . . . .
— Товарищи, там пьяный в подъезде лежит!
— Какой там, к черту, пьяный, просто мертвый.
. . . . .
Грузин продает дачу на берегу реки.
— Ты посмотри, дорогой, какое удобство. Купаться захотел — пожалуйста, — тут дом, тут река. Пожар или что-нибудь — тут дом, тут река. Рыбки половить захотел — тут дом, тут река.
— Да, — говорит покупатель. — А если наводнение?
— Наводнение? Какое наводнение?! Ты посмотри: где дом, где река!
. . . . .
Меня упрекали в том, что в сценарии «Детство Кирова» подпольная социал-демократическая организация в Уржуме выглядит слишком простецкой, а методы конспирации ее крайне наивны. А вот что писала Крупская:
«Перечитывая сейчас переписку с Россией, диву даешься наивности тогдашней конспирации. Все эти письма о носовых платках (паспорта), варящемся пиве, теплом мехе (нелегальной литературе), все эти клички городов, начинающихся с той буквы, с которой начиналось название города (Одесса — Осип, Тверь — Терентий, Полтава — Петя, Псков — Паша и так далее), вся эта замена мужских имен женскими, и наоборот, — все сие было до крайности прозрачно, шито белыми нитками. Тогда это не казалось таким наивным»…
. . . . .
Иринка (5 лет 10 месяцев) жалуется, что видит каждую ночь страшные сны.
— Один раз видела, что мне мама говорит: иди куда хочешь и живи в канаве.
. . . . .
В Ленинградской области орудовала шайка грабителей под названием «Не мучь дитя».
Дорога. Идет человек. Откуда-то возникает маленький мальчик. Он останавливает прохожего и нежным голосом говорит:
— Дяденька, дай мне твое пальто.
— Ты что? Очумел? Какое пальто?
— Отдай!
— Да иди ты! С ума спятил?
Но мальчик не отстает, он цепляется
— Дяденька-а-а! Отдай пальто!
Прохожий, естественно, теряет терпение, пытается отцепиться от этого странного младенца. А тот уже рыдает навзрыд — не отстает, вцепился в свою жертву и умоляет его отдать пальто. И вот тут, когда доведенный до белого каления прохожий замахивается, чтобы ударить или оттолкнуть малютку, на дороге появляются две или три более мощные фигуры. Они приближаются к прохожему, и один из них, с трудом сдерживая гнев, басом говорит:
— Не мучь дитя, отдай пальто!..
. . . . .
В ресторане. Пьяный оправдывается перед соседом, с дамой которого он пытался перед этим заигрывать:
— Я извиняюсь, товарищ, заговорить с соседкой это не является нарушением плохого тона.
. . . . .
Пабло Пикассо показали картину и спросили, что он о ней думает. Пикассо ответил:
— Я не думаю. Я волнуюсь.
. . . . .
Когда мальчик Александр Македонский узнавал о какой-нибудь новой победе, одержанной Филиппом, он восклицал с досадой:
— Папа все завоюет, и на мою долю ничего не останется!
Кое-что все-таки осталось.
— К сожалению, я у них не питаюсь доверием.
. . . . .
Семья цирковых акробатов N. Родители акробаты слепые. Отцу 65 лет, матери — 56. Эстонцы. Старик делает щетки (платяные, бельевые, полотерные), летом торгует ими на Сенной. Глаза потерял «от пороха» восемнадцати лет от роду. Женился на зрячей, но уже терявшей зрение. Живут неплохо. Ходят в гости — к слепым же. Старуха занимается хозяйством, мешая на кухне зрячим. Самое горькое в их судьбе — это то, что они не знают, как выглядят их дети, а теперь и внуки. Часами просиживают над колыбелями и ощупывают лица детей.
Привередливы. Домработница возвращается со двора.
— Дождь идет?
— Нет.
— Правда? Ну-ка дай я тебя пощупаю.
. . . . .
Пришвин вместо «рюкзак» говорит: спинсумка.
Ужасно, по-моему. Тогда вместо саквояж надо: путьмешок, вместо бухгалтер: книгдержатель.
. . . . .
Фамилия врача по детским болезням: Витаминер.
. . . . .
Великий муж Греции, герой «золотого века» Перикл сказал, что главной заслугой своей жизни он считает, что:
— В жизни своей я никого не заставил носить траурную одежду.
. . . . .
«Катя».
Офицер после японской войны (или приехав в отпуск) поднялся на бельведер дачи, откуда расстилался чудесный, знакомый ему с детства вид. Море синело вдали, белел парус, по шоссейной дороге ползли золотистые возы с сеном.
И вдруг X с ужасом замечает, что он мысленно, по привычке, вычисляет в уме (он — артиллерист) угол возвышения, заряд и тому подобное.
Яхта или воз с сеном для него — уже только цель, мишень.