Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника
Шрифт:
— Мы победили революцию, — говорят помещики, — и требуют в награду, чтобы вся страна, со всеми своими должностями, доходами и богатствами была отдана им на поток и разграбление.
— Революция побеждена, — говорят капиталисты, — но наши барыши по-прежнему не обеспечены: в стране порядка нет, администрация разбойничает, народ голодает, армия бессильна. Мы требуем конституции!
Но это легко сказать. Где у капиталистов сила, чтобы отвоевать подлинную конституцию? Нет у них такой силы. Тут народная масса нужна, тут необходим революционный натиск. А революции и массы капиталисты боятся больше, чем самодержавной
Как сложатся события в ближайшие месяцы, предсказать нельзя. Может быть, все останется временно по старому. А может быть, дикий помещик добьется своего: распустит Думу, прогонит Столыпина и восстановит ничем не прикрытое самодержавие.
Но как бы ни сложились ближайшие события, пролетариату не приходится теряться, ибо ему нечего терять.
Если третья Дума еще на время удержится, мы скажем: "Что же? Пусть история продолжает свой предметный урок. Пусть Столыпины, Гучковы, Бобринские и Пуришкевичи еще поработают над развитием классового сознания масс. Клянемся, что работа их не пропадет даром!"
Если же третью Думу уберут вон, мы столь же спокойно скажем: "Не запугаете! Снимайте, снимайте жалкую маску. Покажите народу самодержавную рожу в ее дореволюционной наготе. Вы хотите отнять у нас думскую трибуну, вы собираетесь нас окончательно загнать в подполье? Что ж! Мы уже сидели с головой в подполье — и вышли из него. Поверьте: выйдем снова! Не динамитными бомбами мы вам ответим: бомба взрывается и исчезает. Объединением пролетарских масс, укреплением нашей партии ответим мы вам, развитием социалистического сознания, которое не тонет в воде и не горит в огне. А там уж ход событий сам укажет пролетариату, когда занести над головой самодержавной гадины каблук для последнего смертельного удара".
"Правда" N 4, 14 (1) июня 1909 г.
Мы не знаем еще их имен…
Мы не знаем еще их имен, не знаем их лиц, не знаем, как они жили. Но мы знаем, как они умерли. Честно — славной смертью — все восемь… В предутреннем сумраке 8 сентября их повесили — одного за другим — в ограде екатеринославской тюрьмы*.
В год революции они стояли в первых рядах. Они руководили екатеринославским отрядом великой стачки, которая загнала правящую шайку в тупик и выгнала холодный пот предсмертного ужаса на самодержавнейшем лбу.
Но — горе побежденным!
…Там, рядом с ними, были другие — те, что в период восстания боролись, как герои, а, попав в тюрьму и под суд, утратили мужество, пали ниц, служили молебны и посылали царю телеграммы, пресмыкались во прахе под пятою победителя. И им оставили их жизнь, наложив на нее клеймо отступничества.
Но эти восемь обреченных смерти не дрогнули. В тюрьме они остались теми же, что были на воле; в 1909 г. — такими же, как в 1905 г.: революционерами, борцами — до конца! И палач задушил их в присутствии прокурора, врача и попа — в предутреннем сумраке 8 сентября — за то, что не согласились оплевать свое прошлое, за то, что сказали: лучше потерять голову, чем покрыть ее позором.
Их повесили. И в тот день, когда эта весть облетела
С ужасающим запозданием откликнется наша нелегальная пресса на подлое, трусливо-рассчитанное убийство восьми. А владеющая полем либеральная печать притаилась и молчит — из трусости или по расчету. Она, которая цепляется за лоскуты манифеста 17 октября, не нашла мужественного слова над могилой тех, которым этот манифест обязан своим бытием. В атмосфере подлости, молчания и оцепенения — лицом к лицу с пьяным от победы врагом — герои без имени встретили смерть.
Их нет, и нам не вернуть их к жизни. Их нет, их нет — погибли! — и матери и жены не разыщут даже их могил…
Но не забудем. Еще неведомые, но уже дорогие нам имена мы соберем и впишем в книгу вечного живота. Не забудем. И не успокоимся, доколе не воздадим. За работой и в часы отдыха будем говорить друг другу: "Помни, брат: еще восемь павших!" О, как безмерно длинен список неотомщенных…
Но настанет день, и придет час. И красная заря поднимется над нашей землею. В громах и молниях родится день расплаты!..
"Правда" N 5, 3 октября (20 сентября) 1909 г.
Из русской жизни
В ночь на 25 июля петербургская полиция во время облавы задержала под столицей за беспаспортность 18 мальчиков в возрасте от 12 до 17 лет.
Оборванные, голодные, иные чахоточные, изъеденные вшами, в струпьях, волдырях, с гноящейся кожей… Кто они? Откуда? Брошены на произвол судьбы. Ушли сами из пьяных и голодных семей. Бежали из мастерских от хозяйских колотушек… И вот — сошлись на навозных кучах, спят группами, питаются гниющими отбросами барских кухонь, погрязают в навозе, невежестве и скверных пороках…
И вот к этим несчастным, отверженным детям царское правительство посылает представителя государства — жандарма. Зачем? Чтобы накормить голодных? Нет, — чтобы арестовать их за беспаспортность!..
…Когда партии имущих классов будут говорить о священном институте монархии и о незыблемости частной собственности; когда октябристы и кадеты станут клясться патриотизмом, Великой Россией и правовой государственностью, — мы, социал-демократы, ткнем их носами в эту прокаженную навозную кучу и скажем: "Вот, на что опирается ваша государственность, ваша собственность, ваш патриотизм и ваша монархия!"
В Думе обсуждалась ассигновка на дело иконописных школ. Священник Знаменский высказался при сем случае о желательности "сократить, а в дальнейшем, быть может, и совсем уничтожить, машинное производство икон". Еп. Митрофан заявил, что и он также "все время был против всякого механического производства икон". И правы их преподобия и высокопреосвященства! Ибо поистине велик соблазн: Серафима Саровского выделывать при помощи паровой машины!