Том 4. Пожиратели огня (с илл.)
Шрифт:
Минуту спустя маленький отряд мчался во всю прыть к территории нготаков; одновременно с ним выступил и маленький отряд приисковых рабочих под командой Коллинза.
Пока наши друзья спешили к нему на помощь, мы посмотрим, чему почтенный проповедник был обязан тем, что стал кобунгом нготаков.
Читатель, вероятно, помнит, что когда Дик и Оливье поспешили на помощь осажденному нирбоа ранчо Кэрби, Виллиго и Джильпинг остались в лесу, чтобы доставить на место все припасы, оружие и ящики с зоологическими коллекциями Оливье и Джильпинга.
Этими коллекциями Джильпинг дорожил настолько, что даже опасность оставаться при них не остановила его, хотя в этот момент чуть ли не весь буш был охвачен войной. И дундарупы, и нирбоа, и нготаки, и нагарнуки были на военной тропе, и Виллиго отлично сознавал всю грозившую их маленькому каравану опасность. Джильпинг же совершенно не верил в нее, самонадеянно думая, что статус английского подданного ограждает его от всякого покушения на его особу.
Уверенность его дошла до того, что, оставшись один с Виллиго после ухода остальных, он заснул самым безмятежным сном, но вскоре ему пришлось пробудиться. Дело в том, что желудок англичанина не мог долгое время обходиться без работы, отличаясь необычайным трудолюбием. Несмотря на то, что кругом в первых лучах восходящего солнца пробуждалась природа и все было полно красоты и гармонии, Джильпинг способен был ощущать красоты природы лишь на полный желудок, а потому он обратился к Черному Орлу с вопросом, не имеет ли тот что-либо против утреннего завтрака.
Так как Виллиго был в хорошем расположении духа, то с готовностью согласился и, оставив караван под великолепным, раскидистым панданом, с наслаждением растянулся под арбой и заснул сном праведника: он две ночи подряд перед этим не смыкал глаз.
Джильпинг с блаженной улыбкой открыл свои жестянки с консервами и принялся готовить завтрак. Тут были и омары под горчичным соусом, и морская рыба, и анчоусы, и сливочное масло, и знаменитый честер, и ко всему этому, в качестве приправы, пикули и горчица, а также три бутылки эля и фляжка бренди. Когда все было готово, англичанин любовно оглядел свой лукулловский завтрак и только собрался оказать ему честь, как дикие крики огласили воздух, и весь лес наполнился вооруженными нготаками с лицами покрытыми ужасной татуировкой.
Черный Орел мгновенно очутился на ногах; понимая всю опасность этого неожиданного нападения, он, притаившись за фургоном, открыл огонь из своего многозарядного ружья. Это заставило нготаков отступить. По быстроте следовавших один за другим выстрелов австралийцы, не знакомые еще с усовершенствованным оружием, заключили, что в фургоне запрятано по крайней мере человек двадцать белых.
Немного отступив, они стали совещаться, что позволило Виллиго вставить полтора десятка новых зарядов в свое ружье. Зная по опыту, что мертвая тишина, наступившая после первого беглого огня, несравненно сильнее подействует на нготаков, чем беспрерывная стрельба, он стал терпеливо выжидать удобного момента. Вспомнив при этом о ящике с оружием, Виллиго воспользовался этим небольшим перерывом, чтобы вытащить ящик из фургона и спрятать в кустах, где его трудно было заметить и найти.
Покончив с этим, вождь, сознавая, что силы врага слишком велики и что открытая борьба ни к чему не приведет, обратился к Джильпингу, который с простодушным любопытством наблюдал за дикарями, не прерывая своего завтрака:
— Воанго, возьмите ваше ружье, сделайте большой прыжок в кусты, которые находятся за вашей спиной, и бегите скорее вниз к Лебяжьей реке, а затем следуйте по ее берегу. А я, чтобы отвлечь их внимание, кинусь в противоположную сторону; они станут преследовать меня, а вы тем временем успеете уйти! Спешите только, Воанго, а то через минуту уже будет поздно.
— Благодарю вас, Виллиго, — крикнул ему англичанин, — но я не понимаю, зачем мне вмешиваться в ваши дела: они касаются только вас, а я — англичанин. Какое мне дело до ваших счетов между собой?!
Но Виллиго, не дожидаясь его ответа, уже бросился в кусты и почти тотчас же скрылся из виду.
Дикие крики огласили воздух, и человек пятьдесят нготаков пустились по его следу. «Это будет славная гонка, — подумал про себя Джильпинг, продолжая свой завтрак и наблюдая за происходящим с благодушием постороннего зрителя. — Положительно не понимаю, почему Виллиго хотел заставить меня бежать к реке, не дав мне окончить завтрак! Я, черт возьми, британский подданный, и эти дикари, конечно, не посмеют меня тронуть! Они отлично знают, что при малейшем оскорблении, нанесенном британскому подданному, должны будут уплатить полмиллиона франков штрафа, принести официальные извинения и салютовать двадцатью пятью пушечными выстрелами английскому флагу! Вот чем они рискуют! Но как они забавно смотрят на меня… Что, однако, значит быть уроженцем Лондона… и как мы можем гордиться, что находимся под защитой британского флага! Даже эти дикари испытывают к нему невольное уважение!»
Рассуждая таким образом, Джильпинг протягивал руку то к жестянке с омарами, то к анчоусам. Вдруг дикие крики и неистовый вой снова огласили воздух и раздались почти над самым его ухом; нготаки принялись перескакивать через кусты прямо на то место, где расположился Джильпинг.
«Пусть себе забавляются, — подумал тот, — то были их песни, а это их пляска. Предобродушные люди, можно сказать!»
Но прежде, чем он успел отдать себе отчет в случившемся, эти добродушные люди набросились на него, повалили, связали ему руки и, накинув петлю на шею, привязали его к дереву так, что при малейшем движении он мог сам затянуть на себе петлю.
Сначала он отбивался и кричал:
— Да разве вы не знаете, что я — британский подданный?! Вы дорого поплатитесь за это нападение, за такое насилие над свободным гражданином Великобритании!
Но никто ему ничего не отвечал; шум и гам только усиливались.
— Теперь они притворяются, что не понимают меня! Не понимают английского языка! Я заявляю, что протестую против подобного обхождения и сейчас же напишу на вас донесение министру иностранных дел! Тогда пеняйте только на себя!
Между тем нготаки набросились на его завтрак и с удивительным прожорством стали уничтожать ростбиф, сыр и консервы, обнюхивая и облизывая все, а затем накинулись на напитки; пиво австралийцам не особенно понравилось, но зато бренди снискало всеобщее одобрение. Когда ничего более не осталось, туземцы принялись кривляться и плясать, потирая себе желудок.
Какое мучение это было для Джильпинга, который не успел еще утолить свой голод!
— Ах, негодяи, мерзавцы, дикари… Проглотить, как акулы, шесть фунтов сыра… настоящего честера! — и почтенный англичанин погрозил им кулаком, а затем, забыв про накинутую на шею петлю, рванулся вперед, так что чуть было не задушил себя.
Между тем дикари, уничтожив весь завтрак, кинулись к фургону, надеясь найти там еще другие лакомства, но первый ящик, который они раскрыли, содержал зоологические коллекции Джильпинга; к немалому ужасу туземцев, из ящика посыпались превосходно набитые чучела ящериц, змей и других животных. При виде их туземцы, полагая, что вся снедь под действием чар колдовства обратилась в гадов, с ужасом бросились от фургона, и это обстоятельство спасло от гибели не только ценные коллекции Джильпинга, но и громадные запасы снарядов, амуниции и разных съестных припасов. Раздраженные до бешенства дикари окружили Джильпинга с угрожающими жестами, считая его виновником колдовства.