Том 4. Пожиратели огня (с илл.)
Шрифт:
Как уже было сказано, все нагарнуки — хорошие мужья и отцы семейств, что довольно редко даже и не у дикарей; еще удивительнее место, которое занимала у них женщина как в семье, так и в общественных делах. Не говоря уже о том, что в семье и в доме она полновластная госпожа, что она по своему усмотрению воспитывает детей и что право матери на детей признавалось выше прав отца на них, женщина вообще у австралийцев была отнюдь не рабой, а равноправной гражданкой своего племени. Девушке предоставлялось право избирать себе мужа точно так же, как юноше — избирать себе жену, и лишь после того, как будущая чета входила в соглашение между собой, родители с той и другой стороны вступали в переговоры и решали условия брака, после чего устраивалось мнимое похищение избранной невесты. Женщина-мать считалась более тесно связанной со своими детьми, чем отец, что видно уже из того, что девушка до брака, а юноша до посвящения в воины носили имя не отца, а матери; так, например, говорили: сын Угрананы, дочь Упавы и т. д. Женщины всегда поддерживали друг дружку во всем и крепко стояли одна за другую. Так, если случалось, что одна из них подвергалась дурному обращению со стороны мужа, что было совершенно исключительным явлением, то все женщины племени брали за руки своих детей и уходили с ними в лес; ни одна не оставалась в деревне, и тогда мужчины принуждены были посылать к ним посольство и подчиниться тем условиям, на каких женщины соглашались вернуться.
Кроме того, существовал еще Совет Старейшин женщин, мнение которого всегда учитывалось, когда подымался вопрос о том, чтобы вырыть топор из-под порога хижины, иначе говоря, начать войну. Женщины пели воинственные гимны, возбуждая мужество своих мужей и сыновей; они же воспевали их победы и славу, встречая победителей; наконец, они же казнили и замучивали до смерти изменников, трусов и пленников.
Любопытна манера объяснения войны у нагарнуков; это манера опять-таки говорит в пользу их умственного развития. Обычными причинами начала военных действий между двумя племенами являлись или захват охотничьей территории одного племени другим, или предательское убийство одного из представителей племени. Когда Совет Старейшин под председательством старейшего из вождей решал, что оскорбление, нанесенное племени, требовало возмездия, то к врагу отправляли трех послов: один из них нес, вместо знамени, шкуру кенгуру, подвешенную к копью, другой — топор, а третий — соты меда. Для их встречи собирался Совет Старейшин враждебного племени и выслушивал их претензии. Несший знамя обычно излагал подробно, образно и красноречиво все вины врага, на которые имели основания жаловаться его соперники, затем ставил перед Советом мед, клал топор и добавлял одно только слово: «Выбирайте»!
Тогда начинались бесконечные обсуждения и взаимные обвинения, продолжавшиеся иногда двое и даже трое суток. Редко случалось, чтобы племя, к которому явились послы, со своей стороны не имело достаточных оснований жаловаться на сторону, считающую себя оскорбленной, и потому после долгих прений, обычно оканчивающихся ничем, вождь, председательствовавший на Совете Старейшин, избирал в большинстве случаев топор, то есть войну, и лишь в редких случаях мед, что означало, что его племя согласно удовлетворить требования посланных и пойти на те или иные уступки.
Когда объявлялось решение начать войну, то тот, кто нес знамя бросал вызов и назначал день начала военных действий, причем обе стороны честно выжидали указанный срок.
Нагарнуки, подобно, краснокожим индейцам Америки имели обычай снимать скальп, но только с мертвых врагов, а не с живых, что у австралийцев считалось непростительным преступлением. Рабства у них также не существовало, своих пленных они обменивали, и лишь немногие несчастные, которых не на кого было обменять, отводились в деревню, привязывались к столбу пыток и отдавались на поругание и истязание женщинам и детям.
При объявлении войны огонь также играл свою роль: посланные, придя на границу территории враждебного племени, раздавливали на ней горящий уголь, что означало, что впредь между этими двумя племенами не будет обмена огнем.
Много спорили о том, откуда взялось это почитание огня у многих народов. Естественнее всего предположить, что первый человек, случайно открывший огонь, понял всю его важность для человека и пуще всего боялся утратить его, а потому поручил хранение горящего угля какому-нибудь одному человеку, чтобы все живущие вокруг могли по мере надобности заимствовать у него огонь.
Этим объясняется существование Хранителей Священного Огня у всех древних народов — римлян, греков, индийцев и других — и наказание смертью виновного, если огонь угас.
Таковы, в общем, были нравы, обычаи и верования нагарнуков, последние представители которых вскоре переселятся в страну предков; тогда все, касающееся этнографии Центральной Австралии, канет в вечность; ведь через несколько лет на всем австралийском материке не останется ни одного туземца.
Теперь скажем несколько слов о суевериях и предрассудках нагарнуков.
Мы уже говорили об ужасе, внушаемом им каракулами, или приведениями, а также колдунами кораджи. Однако кроме колдунов, которые, по мнению нагарнуков, могли причинять только зло, у них были еще специальные лекари, занимавшиеся исключительно врачеванием ран и болезней. Но так как их понятия о медицине были очень примитивны, то, в сущности, эти врачи были скорее знахарями, и способ их лечения состоял главным образом в возложении рук и заклинаниях. Главные врачебные приемы состояли в глубоком надрезе в больной части тела и высасывании крови из этой умышленной раны, причем врач предварительно набирал в рот мелкие камни, шипы, насекомых и даже червей и, высосав известное количество крови из больного, выплевывал эту кровь вместе со всем, что у него было во рту, и приговаривая: «Видишь, вот что было в твоем теле и причиняло тебе боль! Я высосал это из тебя; теперь ты здоров!» Слепая вера больного во врача часто действительно приносила облегчение и даже совершенно излечивала больного благодаря самовнушению. Другим, более естественным средством были пиявки, которыми изобилуют все воды Центральной Австралии. Для лечения пиявками знахарь приказывал вырыть небольшую ямку, которую наполняли водой; в эту воду он пускал известное количество пиявок и окунал или сажал в яму больного, который оставался в ней до тех пор, пока вода в яме не превращалась в кровь. В некоторых случаях и этот способ лечения приносил пользу.
Несмотря на то, что в общем нравы нагарнуков были мягкими и человечными, у них был один чрезвычайно жестокий обычай: если в семье рождались близнецы, то отец семейства должен был задушить одного из двух, так как среди туземцем было распространено убеждение, что если он этого не сделает, то не только его семью, но и все его племя постигнут всякие несчастья.
Другой их предрассудок состоял в том, что нагарнуки не употребляли в пищу ни опоссумов, ни особого рода слепого угря, чрезвычайно вкусного и встречающегося в изобилии в местных водах. Они боялись стать трусливыми, как опоссумы, и слепыми, как этот уторь, полагая, что употребляемые в пищу животные оказывают известное физическое и моральное влияние на человека.
Нагарнуки приписывают существование души не только животным, птицам, каменьям, но и всем неодушевленным предметам. Так, один землевладелец, славившийся в округе своим фруктовым садом, послал десяток яблок соседу со своим слугой, молодым нагарнуком; тот по дороге съел половину яблок, а остальные доставил по назначению. Но так как при посылке было письмо, то нагарнук был уличен в преступлении. Поскольку нагарнуки не имеют ни малейшего представления о письменности, то вор полагал, что присланное письмо заговорило и выдало его, и когда получивший подарок сосед вручил ему письмо для господина, то нагарнук, полагая, что это то самое, которое наябедничало на него, отойдя на некоторое расстояние от дома, принялся колотить письмо, приговаривая, что если оно еще раз донесет на него, то он отколотит его вдвое больнее.
Другой, не менее странный предрассудок нагарнуков — боязнь перед созданием их портрета; они уверены, что нельзя написать портрет человека, не отняв у него части его существа. Один вождь, будучи задарен подарками и прельщен всевозможными обещаниями, согласился было позволить написать с себя портрет в профиль, но, увидев его, пришел в такой ужас, что, зажав голову обеими руками, убежал в лес и пропадал там в продолжение нескольких дней. Он был уверен, что эти пол-лица предвещают, что вскоре у него от лица останется только половина, и успокоился лишь много времени спустя, убедившись, что решительно ничего неприятного с ним не случилось.