Том 4. Жемчужные светила. Очарования земли

Сологуб Федор Кузьмич

Огненный мак

В чёрном колышется мраке Огненный мак. Кто-то проходит во мраке, Держит пылающий мак. Близко ли он иль далёко, Тихий маяк? Близко ль ко мне иль далёко Зыблется красный маяк? В чёрном колеблется мраке Огненный мак. Господи, дай мне во мраке Этот спасительный мак.

«Сиянье месяца Господня…»

Сиянье

месяца Господня Зовёт в томительные дали. В сияньи месяца Господня Неутолимая печаль. Господень месяц над полями. Моя дорога жестока. Господень месяц над полями. Изнеможение, тоска. Сияет Божий ясный месяц Над тишиной ночной пустыни. Сияет Божий ясный месяц Обетованием святынь. В сияньи месяца Господня Идти всю ночь до утра мне, В сияньи месяца Господня, В святой и тайной тишине.

«Не обращенный на себя…»

Не обращенный на себя, Пустынный взор морей, Ты отражаешь, не любя, В безбрежности твоей И облака, и небеса, И перелётных птиц. Какая мёртвая краса, – Пустыня без границ! И было время, – только ты, Покорный всем ветрам, Не созерцая красоты, Смотрел в предвечный храм. Прошли века, и первый раз В трепещущий эфир Открылся робко чей-то глаз, – И засиял весь мир.

«Воспоминанья, – заблужденья…»

Воспоминанья, – заблужденья, Ошибки, слёзы, преступленья, Тоска позорного паденья, Угар страстей и пьяный чад. Воспоминанья – горький яд! Желанья, – тщетные желанья, Без торжества, без упованья, Одни безумные мечтанья, Пустых страстей угарный чад. В желаньях тот же горький яд!

«Мальчик спал, и ангел наклонился…»

Мальчик спал, и ангел наклонился Над его лицом, Осенил его крылом, и скрылся В небе голубом. И проснулся мальчик. Было ясно В чувствах у него. Сходит к нам порою не напрасно С неба Божество. Буйный демон мальчика смущает, Распаляя кровь, – Но над ним спасительно сияет Ангела любовь.

«Как настанет Страшный Суд…»

Как настанет Страшный Суд, Никого уж не спасут Воздыханья да молитвы. Видишь, демоны глядят, – Ждет расправы весь их ад, Словно волки – лютой битвы. Быть и нам у них в когтях, Коль забудем Божий страх, На миру осуетимся, Убежим от Божьих паств, И сластьми житейских яств Через меру насладимся. Не забудем же дорог В Божий радостный чертог, В обиталище блаженных, И

пойдём под Божий кров Мы в толпе Его рабов, Терпеливых и смиренных.

«Не с кольцом ли обручальным…»

Не с кольцом ли обручальным Ты вошла в его покой? Загорись огнём прощальным У него над головой. Словно капли воска, тая, С пожелтелого лица Слёзы пусть падут, лобзая Золотой обвод кольца. Как из дымного кадила, Ладан трепетной мольбы К Богу робко и уныло От Его взойдёт рабы.

«Полночь, а не спится…»

Полночь, а не спится. Девочка боится, Плачет и томится Смертною тоской, – Рядом, за стеною, Гроб с её родною, С мамою родной. Что ж, что воскресенье! Завтра погребенье, Свечи, ладан, пенье Над её родной, И опустят в яму, И засыплют маму Чёрною землёй. «Мама, неужели Ты и в самом деле В гробе, как в постели, Будешь долго спать?» – Девочка шептала. Вдруг над нею стала С тихой речью мать: «Не тужи, родная, Дочка дорогая, – Тихо умерла я, Мне отрадно спать. Поживи, – устанешь, И со мною станешь Вместе почивать».

«Лживые двери твои безучастны…»

Лживые двери твои безучастны, Окна глухие в твоём терему, Внешние шумы и песни напрасны, – Им и к порогу не стать к твоему. Как же ты там, за стеною ревнивой? Кто же беседу с тобою ведёт? Или с улыбкою робкой и лживой Призрак бессильный тебя стережёт?

«Задрожали…»

Задрожали, Засверкали Хоры солнечных лучей, Замолчали Все печали Утомительных ночей. Над полями, Над реками – Вереницы звонких птиц, И тропами Меж хлебами Ходят стаи небылиц.

«Вереницы мечтаний порочных…»

Вереницы мечтаний порочных Озарили гнилые темницы: В озарении свеч полуночных Обнажённые пляшут блудницы, И в гремящем смятении трубном, С несказанным бесстыдством во взгляде, Потрясает сверкающим бубном Скоморох в лоскуточном наряде. Высоко поднимая колени, Безобразные лешие лают, И не ищут скрывающей тени, И блудниц опьянелых ласкают. И, внимая нестройному вою, Исхудалые узники плачут, И колотятся в дверь головою, И визжат, и хохочут, и скачут.