Том 6. Дураки на периферии
Шрифт:
Чаадаев (Александру). Ты здесь? Едем в Царское. Я в полк еду — мне пора.
Александр. Едем. И мне пора.
Чаадаев. Сбирайся! Здравствуйте, Арина Родионовна!
Арина Родионовна. Здравствуй и ты, батюшка. Садитесь кушать, а я встану.
Чаадаев. Зачем вам вставать? Ах, рабство, дикость какая!
Арина Родионовна. Аль вы там, что ль, откушали?
Чаадаев.
Александр. Так садись сюда, тебе и ложка есть!
Чаадаев. Нет, не хочу. Горек здесь хлеб. А впрочем, всюду он горек. Разве только в хижине земледельца он честен и сладок…
Александр. А отчего?
Чаадаев. Ты должен это знать… (Он отходит к спящим на печи Маше и Даше — и, сняв перчатку с руки, осторожно, нежно гладит их русые головки). Какие прелестные чистые лица у этих рабынь! Какая кротость у этого рабства, будь оно проклято! (Обращается к Александру). А ты ложку взял, — ты меч возьми!
Александр (бросает ложку). Ты прав!
Арина Родионовна. Кушайте, сударь. Без еды и гнева не будет. Поешьте — и гневайтесь.
Чаадаев. А ведь это правда, Арина Родионовна. Из хлеба гнев!
Арина Родионовна. А от куда же: все из него берется, из черного хлебушка!
Чаадаев отламывает кусок хлеба, жует, но есть не может и выкладывает жеваный хлеб обратно в горсть.
Александр. Тошнит?
Чаадаев. Тошнит.
Александр. И меня стало тошнить.
Чаадаев. В нем нет чистого зерна… В нем кровь, пот и слезы земледельца. Он замешан на черном гное рабства, в нем темная душа русского невольника! Отсюда хлеб наш горек и не имеет питания…
Арина Родионовна. А вы пирога откушайте…
Чаадаев. Пирога? В нем вовсе отрава, матушка; я не ем ядовитого…
Арина Родионовна. Какая отрава? Он сдобный да сладкий, и в него яблошная начинка положена: пирог добрый вышел.
Чаадаев. Эта сладость из слез русского народа. Ах, и вы рабыня, Арина Родионовна…
Александр (в гневе). Она матушка моя!
Арина Родионовна. Чего вы, сударь! У вас своя, родная, матушка есть.
Александр. Ты мне родная матушка — мать!
Чаадаев. Так чего же ты родную мать в рабстве содержишь?
Александр (в исступлении, близком к слезам). Не будет моя мать рабыней!
Чаадаев.
Александр. Да нет же, нет, — ты честен не один! Вся отчизна будет свободной!
Чаадаев (он приблизился к Александру и затем обнял его). Вся отчизна, Александр!
Александр. Вся! Я тоже раб, и ты раб!
Чаадаев. Ты не раб.
Александр. А кто же?
Чаадаев. Не знаю… Родила тебя Россия от своего горя и себе в утешение…
Александр. Когда же сбудется что-нибудь в России?
Чаадаев (касаясь рукой кудрявой головы Александра). Все сбудется! Она уже сейчас прекрасна, а счастливой будет. Нам пора, Александр.
Александр. Нам пора… Прощайте, матушка Арина Родионовна. (Припадает к ней). Поцелуйте нас.
Арина Родионовна целует в лоб Александра, затем Чаадаева и крестит их.
Арина Родионовна. Бог вам в помощь.
Александр (к няне). Я тебя люблю, а ты помни меня.
Арина Родионовна. Упомню, упомню, родимый мой, — как тебя забыть!.. А ты возьми, возьми-ко, Сашенька, пирожка в дорогу-то. Я тебе его в чистую холстинку положу…
Чаадаев. Излишен, матушка, твой пирог; обмерзнет он в дороге.
Арина Родионовна. А вы тут, вы со мной его покушайте, родные мои, не побрезгуйте старухой…
Чаадаев. Простите нас, Арина Родионовна…
Арина Родионовна своими руками отламывает па столе кусок пирога; этот кусок она делит еще пополам и подает Чаадаеву и Александру; затем Арина Родионовна берет щепоткой совсем маленький кусочек пирога — для себя; и все трое они истово вкушают пищу.
Александр (счастливо смеясь). Теперь хорош, сладок пирог и не горек, отравы в нем нету!
Чаадаев (серьезно). Эго матушка твоя, Арина Родионовна, своими руками его освятила.
Чаадаев я Александр уходят. Арина Родионовна осталась одна; пауза; на печи сладко спят Маша и Даша; вьюга во дворе; затем вскоре, близко, здесь же во дворе, живо звенит колокольчик под дугою коренного у тройки лошадей, и этот колокольчик рванулся вдруг в резком звуке, лошади понеслись, и колокольчик однообразно залился.