Том 6. Дураки на периферии
Шрифт:
Музыкант (обернувшись к Даше, делает ей рукой знак прощания). Прощайте, Дарьюшка, нимфа моя!
Даша. Прощай, ладно уж! Чего мало сыграл? Еще играй!
Музыкант (делает жест в направлении ушедших вперед). Я там в оркестре надобен: солист! (Уходит).
Арина Родионовна (вздохнув). Ушел наш Сашенька… Ложитесь спать,
Даша. И то, бабушка. Нам пора.
Маша. А я усну — и сны буду видеть…
Они уходят за печь, там разбираются, готовятся на сон грядущий; несколько позже они обе лежат на русской печи, и две их внимательные головки, четыре широко открытых глаза следят оттуда, что делается в людской. Является Александр.
Александр (застенчиво). Нянюшка, я опять пришел.
Арина Родионовна. Иди, иди ко мне, чего ты как сиротка стоишь… Ведь я-то к тебе не смею ходить…
Александр. Няня, расскажи мне сказку…
Арина Родионовна. Сказку? А я тебе их все уже небось рассказала, покуда растила тебя.
Александр. А еще — одну.
Арина Родионовна. Которую же, голубчик, — и не помню я ничего.
Александр. А ты вспомни — как встарь люди жили-были… Как ты давно-давно мне рассказывала…
Арина Родионовна. Да ведь вы тогда еще Сашенькой были, Александр Сергеевич, вам что ни расскажи, все на сердце ложилось… А теперь вы сами разумные стали — чего я вам расскажу…
Александр. А ты помнишь, няня, ты сказывала мне одну сказку — давно-давно — она была самая добрая, самая хорошая, да я забыл ее.
Арина Родионовна. И я, родной, позабыла. Которая же это?
Александр. Я вспомню ее, няня. И та сказка, — ты знаешь что, — та сказка скоро будет правдой! Я знаю!
Арина Родионовна. Да уж пора бы… Да сбудется ли, милый, чтоб сказка правдой стала?
Александр. Сбудется, нянюшка, — я чувствую, ты увидишь.
Арина Родионовна. Мне что же, я старая, я уже при смерти живу, а людям нужно…
Александр. И тебе нужно, няня, и всем, всем нужно, кроме злодеев…
Арина Родионовна. Так что же это будет-то, батюшка?
Александр. Вольность! Святая вольность будет, няня! Ты никого не будешь бояться и станешь жить со мною, как мать.
Арина Родионовна. Аль правда твоя?
Александр. Правда, правда, так будет, нянюшка моя…
Даша (с печки). Правда!
Маша. Правда. Я вижу.
Арина
Александр. Ты постарела от рабства, няня!
Арина Родионовна. Доживи хоть ты, сударь мой, до той поры и себя не погуби. Вольность-то, слышно, никому даром не дается.
Александр. Дается!.. Государь не потерпит более рабства!
Арина Родионовна. А кто ж его знает: цари молча живут.
Александр. Я вспомнил, это ты про вольность сказку мне говорила…
Арина Родионовна. Да ведь в сказках правда спит, Сашенька, — а кто ее пробудит?
Александр. Мы, нянюшка, мы, бедная моя!
Арина Родионовна. А кто вы-то?
Александр. Да мы!
Арина Родионовна. Да кто ж такое вы-то, сиротка ты моя, — аль ты всех крепче? Ты тоже умрешь, сердечный мой, как мы все…
Александр. Пусть я умру, няня. А когда я живу, смерти нет, я чувствую прелесть в сердце!
Даша. И я чувствую!
Маша. И я!
Александр. И она чувствует! И Маша!
Арина Родионовна. Люди же они, батюшка, — вот и чувствуют.
Александр. Значит, это правда… Я вижу, что правда.
Из горниц заглушенно слышится музыка.
Арина Родионовна. Ты все видишь, милый мой… Страшно мне, что разумом ты резвый такой!
Александр. А вы не бойтесь, нянюшка. Пусть другим будет страшно!
Приходит кухарка; она кланяется Александру и ставит на стол перед Ариной Родионовной простой ужин, который она принесла на жестяном подносе.
Кухарка. Ужинай, Родионовна, да и спать пора… Мне-то нынче не спать — гости небось до утра будут, одной посуды сколько перемыть надо… Ешь, Родионовна, тут барыня тебе ломоть пирога своими руками отвалила: пусть, говорит, няня покушает. Вот он — тута, с начинкой!.. Может, и вы, батюшка, Александр Сергеевич, с нянюшкой покушаете, — я вам отдельно принесу!
Александр. Спасибо, Семеновна… Отдельно мне не надо, а дай ложку!
Кухарка. А ложка тут есть, тут их три, вот они, батюшка. Кушайте.
Кухарка уходит. Александр садится с няней за стол, берет себе ложку и хлебает с няней похлебку из одной миски. Музыка из господских горниц утихает; слышно глубокое дыхание Маши и всхрапывание Дарьи, уснувших на печи, — с лицами, по-прежнему обращенными сюда, к няне и зрителю. Из господских горниц появляется П. Я. Чаадаев, уже одетый в дорогу, в офицерской бекеше.