Том 6. Дураки на периферии
Шрифт:
Женя: — Куда? Наш дом ломают, и мы переезжаем отсюда…
Безгадов: — Кто уезжает?
Женя: — Мы, все трое…
Она обнимает Люсьена и звонко целует его.
Безгадов, кратко икнув, наклоняется к своим чемоданам, поднимает их:
— На черный хлеб перешла!..
Поворачивается, толкает ногой дверь, уходит.
Пауза.
Степан (во сне): — Мама… Пусть отцом будет Сталин, а больше никто.
Женя: — Хорошо, хорошо…
Степан (во сне): — Ступай женись.
Женя: — Сейчас, сейчас пойду…
Женя прилегла к Степану.
Счастливый Люсьен молча стоит над их
Перспектива московской красивой улицы. Немного пешеходов.
Почтальон быстро идет с ребенком-поводырем на руках; рядом с ним спешит кондукторша.
Они удалились, но еще видны.
Катя Бессоне ведет под руку слепого старика, и они медленно удаляются, а впереди их — вдалеке — еще виден почтальон с высоко поднятым на руках ребенком.
На ближнем плане — через дорогу мчится Безгадов с двумя чемоданами в руках.
Конец.
Неродная дочь
(кинематографический рассказ)
В маленьком железнодорожном поселке стоит небольшой деревянный дом со ставнями; снаружи дома — палисадник. К этому дому медленно, неуверенно подходит робкая, стеснительная девушка и останавливается у его калитки. Над калиткой фонарь с надписью под ним: «Улица 9-го Января. Дом № 11. А. Н. Арчапов». Ольга — так зовут девушку — отворяет калитку и входит во двор, заросший густой травой. Подождав немного у двери, ведущей в сени, она стучит щеколдой. Из-за двери сеней слышится шлепанье босых ног, затем недовольное, почти злобное бормотанье. Дверь сеней отворяется. Тетка Ольги равнодушно и нерадостно оглядывает Ольгу.
— Ты что сюда явилась?
— Мне мать велела к тебе идти, когда умирала, — произнесла Ольга. — А отец теперь тоже умер, тетя, а я одна живу… Тетя, у меня никого теперь нету!
Тетка подняла конец фартука и вытерла им глаза.
— Наша родня вся недолговечная, — сказала тетка. — Я ведь тоже только на вид здорова, а сама не жилица… И-их, нет, не жилица! Ну иди уж, посиди на кухне. Там селедка на блюде лежит, поешь возьми.
Тетка и Ольга уходят на кухню.
Дверь из кухни открыта, видна горница, стол, а за столом Арчапов — хозяин дома.
Ольга, войдя в кухню, берет кусочек селедки с деревянного блюда и жадно съедает его. Арчапов, услышав, что вошел кто-то посторонний, быстро проглотил пищу со стола и смахнул крошки в горсть, а из горсти высыпал крошки в рот и подозрительно, ревниво посмотрел в сторону вошедших.
В горницу входит тетка. Ольга стоит в кухне, опустив руки от смущения.
— От своих детей Бог избавил, зато нам их родня подсыпает, — заговорила тетка. — Вот тебе, Аркаша, племянница моя, она теперь круглая сирота: пои, корми ее, одевай и обувай!..
— Изволь радоваться! — угрюмо и недовольно выразился Арчапов.
Ольга входит в горницу.
— Меня кормить не надо, я наелась, — говорит она. — Я только спать хочу.
— А спать хочешь, так спи, ложись. Вон сундук-то, — указала тетка.
Ольга легла на сундук, лицом к стене, свернулась потеснее собственным телом и одернула на себе платье.
Арчапов постукивает пальцами по столу, глядит на часы на стене.
— Жрать давай, мне скоро ехать пора, — говорит он жене.
—
— А мне-то что! — говорит Арчапов. — Это твоя родня, а мне чтоб дома покой и порядок был.
Тетка уходит на кухню, вынимает из печи горшки и кастрюли, режет хлеб, приносит хлеб к столу, отправляется обратно, ходит и мечется взад-вперед между печкой и мужем, подавая то одно, то другое к обеду, и в это время рот ее не умолкает:
— Приехала, развалилась — у дяди с тетей ведь добра много: накормят, обуют, оденут и с приданым замуж отдадут!.. Принимайте, дескать, меня в подарок, — вот я — босая, в одной юбчонке, голодная, немытая, сирота несчастная… Может, Бог даст, вы скоро подохнете, дядя с тетей, так я тут хозяйкой и останусь: что вы горбом да трудом добыли, я враз в оборот пущу!.. Ну уж, милая, пускай черти кромешные тебя к себе заберут, а с моего добра я и пыль тебе стирать не позволю, и куском моим ты подавишься! Мужик целый день на работе, на ветру, на холоде, я с утра до ночи не присяду, а тут — на тебе, приехала на все готовое: любите, питайте меня…
Ольга лежит неподвижно на сундуке лицом к стене.
— Ишь ты, разнежилась как! — в раздражении подскочила к ней тетка.
— Я не сплю, — сказала Ольга, не оборачиваясь. — Я вас слушала.
Затем Ольга подымается на сундуке:
— Я сейчас пойду, я у вас не останусь, — говорит она.
Тетка довольно улыбается.
— Что ж, иди, — вздыхая, удовлетворенно соглашается она. — Значит, тебе есть куда идти.
— Ишь ты, характерная какая! — говорит Арчапов Ольге. — Обиделась!.. Ступай и живи, где хочешь. У нас не постоялый двор.
Ольга молча уходит из горницы, не посмотрев на дядю и тетю.
Квартира в небольшом доме. Здесь живет Иван Иванович Иноземцев, паровозный машинист-наставник. Два окна на тихую провинциальную улицу. За окнами — свет солнечного дня. В простенке между окнами большой портрет молодой улыбающейся женщины; портрет убран хвоей и окружен черным крепом. На полу комнаты постелен коврик, на этом коврике сидит и играет в игрушки мальчик Юшка. Всюду тихо: в комнате и вокруг дома, лишь слышно, как сопит Юшка в напряженном занятии по складыванию кубиков. Вдруг вдалеке поет сирена поездного паровоза. Юшка перестает играть, прислушивается, трет руками глаза и медленно, неслышно плачет, сидя на ковре в одиночестве.
Заплаканный, он подымается на ноги, подходит к простенку, глядит на портрет матери и говорит:
— Мама, зачем ты умерла?.. Отец ушел на работу, бабушка уехала, а я один сижу и плачу по тебе… Мама, приходи опять жить с нами — тебе там скучно с одними мертвецами.
Юшка склоняет голову под портретом матери и беззвучно плачет, вытирая глаза руками.
За окном появляется Ольга. Она останавливается на улице против окна, приближается к окну, прижимается лицом к оконному стеклу и робко стучит пальцем по раме; но Юшка, опустив голову на стол, что стоит под портретом матери, погруженный в свое горе, не слышит Ольги. Ольга поводит глазами за стеклом и останавливает их на мальчике; она видит его сквозь одинарное стекло и стучит громче.