Том 6. Лорд Эмсворт и другие

Вудхаус Пелам Гренвилл

Когда заменяешь мать четырнадцати собакам, забот не избежать, но леди Олсоп мучали не бессловесные друзья, а дочь, Гертруда.

Невеста преподобного Руперта Бингэма слишком интересовалась одним из тех одаренных людей, которых леди Констанс непрестанно приглашала в замок. Был он тенором, звался Орло Уоткинсом, пел на эстраде.

Чувства леди Олсоп к будущему зятю были теперь совсем иными. Обнаружив, что он — племянник и наследник богатейшего судовладельца, она горячо его полюбила, и поселилась

с Гертрудой в Бландинге, чтобы жениху и невесте было легче видеться. Но Гертруда виделась не столько с женихом, сколько с этим тенором. Они буквально не разлучались.

Всякий знает, как опасны эстрадные теноры. Гостя в замке, они сидят за роялем, глядят в глаза племянницам хозяина и голосом, похожим на газ, текущий из трубы, поют про любовь, кровь и вновь. Не успеешь оглянуться — и племянницы, отказав достойным священнослужителям, уедут с людьми, все будущее которых зависит от Британской радиовещательной корпорации. Если уж тут мать не может вздрогнуть, я и не знаю, когда ей дрожать.

Вот леди Олсоп и дрожала, и не унялась, когда мирную летнюю тишину нарушило страшное рычанье. Эрдель и мопс откликнулись вместе на появление Фредди.

Леди Олсоп задрожала сильнее, догадавшись по его виду, что он снова будет расхваливать свой корм. Однако она уже знала, что надо немедленно заговорить о чем-нибудь другом, и заговорила.

— Ты не видел Гертруду? — спросила она.

— Видел, — ответил он. — Взяла мою машину, едет в Шрусбери.

— Одна?

— С Уоткинсом.

Леди Олсоп перекосилась.

— Фредди, — застонала она, — я очень беспокоюсь!

— О чем?

— О Гертруде.

Фредди отвел эту тему рукой.

— Совершенно незачем, — сказал он. — Беспокоиться надо об этих собаках. Вот они лаяли на меня. А почему? Нервы. Просто комки нервов. А это почему? Не тот корм. Пока они едят эту мерзость без витаминов, они будут лаять, как угорелые. Мы уже говорили, что я хотел бы поставить небольшой опыт…

— А ты не мог бы намекнуть?

— Кому, им?

— Гертруде.

— Мог бы. На что?

— Она все время с Уоткинсом. Слишком часто его видит.

— Как и я. Все мы видим его слишком часто.

— Она совсем забыла Руперта!

— Руперта? — оживился Фредди. — Вот именно. У него есть собака, она ест только наш корм. Ты бы ее видела! Сверкает. Крепкая, сильная, глаза горят… Ее зовут Бутыль. Его, это кобель.

— При чем тут собака?

— Как при чем? Это суперсобака. Звезда. А все корм!

— Я не хочу говорить про этот корм!

— А я хочу. Я поставлю опыт. Может быть, ты не знаешь, но мы, в Америке, сами едим наши галеты перед толпой. Показываем, что они хороши и для людей. Что там едим — смакуем! Жуем, жуем, жуем…

— Фредди!

— …и жуем, — закончил Фредди. — Как и они, собаки. Они

знают свою пользу… Сейчас покажу.

Если не говорить о том, что леди Олсоп затошнило, все было бы хорошо; но Фредди переоценил свои возможности. Ему не хватило опыта. Обычно агенты фирмы начинают с обойных гвоздей, переходят на утюги и патентованные завтраки, а уж потом берутся за галеты. Фредди показалось, что он проглотил то ли кирпич, то ли опилки; и он закашлялся. Когда кашель прошел, он увидел замок, газон, цветы— но не леди Олсоп.

Однако с мастером своего дела справиться не легче, чем с галетой Доналдсона. Меньше чем через час, в Матчингеме, служанка сообщила пастору, что к нему пришли.

— Здравствуй, Туша, — сказал Фредди. — Нельзя одолжить твою собаку?

Наклонившись к коврику, он почесал собаку, и та помахала хвостом. Собака была хорошая, хотя и неведомой породы. Мать ее славилась своими чарами, определить отца не смогло бы ни одно генеалогическое общество.

— А, Фредди! — сказал преподобный Руперт.

Сказал он это рассеянно и невесело. Ничего не поделаешь, и его терзала тяжкая забота. Вот в каком мире мы живем. Если бы у девушек была совесть, терзались бы не три наших героя, а все четыре.

— Вон стул, — сказал пастор.

— Спасибо, я лучше лягу, — сказал Фредди и лег на диван. — Ноги устали, столько идти…

— А что с машиной?

— Гертруда взяла. Повезла Уоткинса в Шрусбери.

Преподобный Руперт Бингэм сидел неподвижно. Его широкое красное лицо как-то затуманилось, огромное тело поникло. Печаль его была столь очевидна, что Фредди спросил:

— Что случилось?

Рукой, похожей на окорок, пастырь цротянул ему листок, исписанный неровными строчками.

— На, читай.

— От Гертруды?

— Да. Пришло сегодня утром. Ты прочитай! Фредди прочитал.

— По-моему, — сказал он, — это отставка.

— Да, видимо, — согласился Бингэм.

— Оно длинное, — объяснил Фредди, — и бестолковое. Всякие эти «Уверены ли мы?», «Знаем ли мы себя?», или там «друг друга». Но, скорее всего, отставка.

— Ничего не понимаю. Фредди сел на диване.

— А я понимаю, — сказал он. — Тетя Джорджиана боялась не зря. Эта гадюка Уоткинс увел у тебя невесту.

— Ты думаешь, она влюбилась в Уоткинса?

— Думаю. И вот почему: он поет. Певец. Девицы это любят. Знаешь, блеск…

— Не замечал никакого блеска. По-моему, этот Уоткинс похож на водоросль.

— Очень может быть, но он свое дело знает. Такие самые голоса действуют на девиц, как мята на кошку

Преподобный Руперт тяжело вздохнул и сказал:

— Понятно…

— Все дело в том, — продолжал Фредди, — что он романтичный, а ты нет. Хороший — да. Надежный — да. Но не романтичный.