Том 7. Ахру

Ремизов Алексей Михайлович

С. 4. И еще скажу вам... — Устойчивый лейтмотив первых писем Ремизова из эмиграции на родину, связанный с глубокими переживаниями известия о смерти А. Блока. Ср. с двумя заметками из рубрики «Вести о писателях» в петроградском журнале «Летопись Дома литераторов»: «Алексей Мих. Ремизов живет в Берлине <...> он “по беженскому билету уехал из России за границу“, чтобы, по его словам, “прикоснувшись к старым камням Европы, набраться силы и вернуться в Россию, — русскому писателю без русской стихии жить невозможно“» (1921. 1 декабря. № 3. С. 7); «А. М. Ремизов в письме своем к друзьям рассказывает: “Весть о смерти Блока пришла в карантине 15 августа, и в этот вечер для очень немногих (всего оказалось из интеллигентных русских трое знавших о Блоке, другие же и имени не слыхали). С. П. (жена А. М.) читала стихи Ал. Ал.“ В конце письма А. М. писал: «И еще скажу вам: у кого есть силы и голова крепка, пусть не покидает России. Так и скажите» (1921. № 4. С. 7). Заметки из петроградского журнала были перепечатаны в ряде эмигрантских газет и в силу различных степеней лояльности или нетерпимости к Советской России неоднозначно прокомментированы.

Часть эмиграции восприняла позицию писателя как просоветскую пропаганду: «...радость великая по этому поводу у большевиков, — с болью писала С. П. Ремизовой-Довгелло З. Н. Гиппиус, — они на моих глазах это раздувают, везде кричат и на Ал. М. ссылаются, что вот и он понял советскую власть, и он советует эмигрантам возвращаться к ней, — в Россию» (Lampl H. Zinaida Hippius an S. P. Remizova-Dovgello // Wiener Slawistischer Almanach. 1978. Bd. 1. S. 171). Обстоятельства появления в печати фразы из частного письма: Ремизова С. П. Ремизова-Довгелло описала в своем ответе Гиппиус 18 февраля 1922 г.: «...произошла непонятная вещь, над которой мы ломаем голову, пытаясь объяснить доподлинно: будучи в Ревеле, мы послали письмо Шишкову через эстонского курьера, очень честному человеку, писали кое-какие просьбы, и в конце письма А. М. приписал, что не надо покидать России тем, у кого здоровье выдержит, что он теперь это видит. Курьер должен ехать одну ночь от Ревеля до Петербурга и между тем Шишков наше письмо получил через 3 1/2 месяца, а в Гельсингфорсе появились выдержки из этого письма в ихней газете, я этих выдержек не видела, а видела выдержку из выдержки в Руле. Где было письмо — представить себе трудно: Там, в частном письме, А. М. и писал фразу, что не надо покидать России, у кого сил хватает. От этой фразы А. М. и не отказывается он действительно думает, что не надо покидать России. Я теперь тоже думаю, что надо в России жить; когда я была там, я думала иначе, но здесь я вижу, что там жизнь имеет во сто раз больше смысла, чем здесь. Я понимаю, напр<имер>, с<оциалистов>-р<еволюционеров>, они <3 сл. нрзб.>. Там, я Вам скажу, я не видела б<ольшевико>в, никогда не видела, а здесь я сталкиваюсь с ними, и с этой стороны там лучше. Да вообще, когда я поняла, что их все хотят поддерживать, а до России нет никакого дела, я поняла, что свободной может стать только сама Россия, без помощи, и можно ждать, что ножку подставят» (ЦРК АК). Сочувствие к тем, кто остался в Советской России, было выражено Ремизовым и в анонимной заметке, развивавшей важную для писателя тему необходимости установления обратной связи с родиной: «Вам заграничным, которым выпало на долю для передышки уехать за границу, особенно надо помнить оставшихся в России, которые, имея не меньше права на перемену обстановки — для правления ли здоровья или для сосрепоправления <так!> мысли, не могут и на самое краткое время уехать из России по своему семейному положению. И если приходит к вам забвение, что расстояние, что время глушат память! — надо как-то себя осаживать. Россия там — трудная — со столпами, словом, сердцем, мечтою и могилами. На могиле Блока на Смоленском крест уже есть давно. Могила вся обложена дерном, рядом скамеечка, много белых венков и всегда зелень и цветы. Могила такая же аккуратная, как и комната у него была» (Голос России. 1922. № 965. 14 мая. С. 8—9; рубрика «Труды и дни писателей в России»). О том, что Ремизов относился к собственному отъезду из России как к вынужденному и временному, свидетельствуют строки из его письма В. Н. Тукалевскому от 16 февраля 1922 г.: «Нет, все-таки я никогда бы не уехал из России, если бы не беда: последнюю зиму от малокровия и утомления головой маялся — света не видел. Или погибать, или временно уехать — — Понемногу оправляюсь, а как укреплюсь, назад в Россию. Хочется мне не с пустыми руками домой вернуться и поучиться — есть чему поучиться и написать — четыре года смотрел, жил стотысячной жизнью и конечно, оторвавшись, легче видеть, яснее вижу мало тут я видел чего, жалко — такое чувство — это я про русских а что успел увидеть а так мы отдельно — душой к России за эмигранта не считаю себя» (ГАРФ. Ф. 577. Оп. 1. № 697. Л. 14). В дневнике писателя сохранилась запись, мотивирующая решение об отъезде, принятое в так называемом «Первом Отеле Петросовета» (Троицкая ул., 4): «....что было толчком к загранице? Предупреждение Б., что нас выгонят из Отеля. Если бы этого не произошло — мы бы не уехали, по крайней мере так скоро» (Дневник. С. 513; Б. — вероятно, Б. Г. Каплун).

С. 5. Девушка пела в церковном хоре ~ о том, что никто не придет назад. — Первое и последнее четверостишие из стихотворения А. Блока «Девушка пела в церковном хоре...» (1905).

...ужасная была ночь — лирова ~ до — сердца! — Ср. с ночной бурей, описанной в трагедии Шекспира «Король Лир» (действие 3; сцена II): «Кто любит ночь, — / Такой, как эта, ночи не полюбит, / От гневных туч ночные звери даже / Пугаются в горах» (Пер. А. В. Дружинина; под ред. Ф. Ф. Зелинского). Ассоциация Ремизова восходит к постановке трагедии на сцене Большого Драматического театра в сентябре 1920 г. См. письмо Ремизова к Блоку, исполнявшему в то время обязанности председателя режиссерского управления театра, с просьбой о билете «на 1-ое представ<ление> б<ывшего> К<ороля> Лира» (Переписка с А. М. Ремизовым (1905—1920) / Вступ. статья З. Г. Минц; Публ. и коммент. А. П. Юловой // Литературное наследство. Кн. 2. С. 126—127).

С. 6. ...в суровое августовское утро... в скотском вагоне... — Обстоятельства отъезда из России накануне смерти Блока 5 августа 1921 г. Ремизов зафиксировал в своем Дневнике (С. 501), в альбоме рисунков «Последний путь из России 1921 5 августа» с надписью на титуле: «Наш путь за границу 5. VIII. 1921 в скотском вагоне и карантин в Нарве на чужой земле из взвихренной Руси и навсегда» (Каталог. С. 13), а также в письме к С. П. Постникову 1921 г.: «Выехали мы из Петербурга 5 VIII 1921 по беженскому билету под своей фамилией с эшелоном 38—39. 8 VIII в Ямбурге отдали в Особый Отд<ел> Пропусков свои трудовые книжки» (ГАРФ. Ф. 6065. Оп. 1. № 71. Л. 2).

ПТО — Театральная коллегия Петербургского Театрального отдела, где Ремизов служил в 1918—1920 гг.

...по черному алым с виноградами, птичкой... — Описание характерной для начала 1920-х гг. подписи-монограммы Ремизова. Подробнее см.: Безродный М. Об одной подписи Алексея Ремизова // Рус. лит. 1990. № 1. С. 224—228.

...и знакомыми нумерами Севпроса, Кубу, Серабиса... — Сокращения, характерные для первых послереволюционных лет: «Севпрос» — вероятно, отделение Наркомпроса по Северной области (т. е. территории, прилегающей к Петрограду); «Кубу» — Комитет по улучшению быта ученых; «Сорабис» — Союз работников искусств.

...в очереди к Борису Каплуну... — Борис Гитманович Каплун (Сумский) в 1919—1920 гг. был управляющим делами комиссариата Петросовета.

...вскоре после похорон Ф. Д. Батюшкова... — Литературный и театральный критик, журналист и общественный деятель Федор Дмитриевич Батюшков (род. в 1857) скончался в Петрограде 18 марта 1920 г.

С. 6. ...я с прошением о нашей погибели на Острове... — О невыносимых бытовых условиях, переживаемых Ремизовыми зимой 1919 г. в квартире на Васильевском острове (14-я линия, д. 31, кв. 48), см. его рассказ «Труд-дезертир», вошедший в роман-эпопею «Взвихренная Русь».

С. 6—7. ...вы дали мне папиросу настоящую! ... ~ В таком гнете невозможно писать. — Ср. с письмом Ремизова к Блоку от 31 августа 1920 г., в котором содержится просьба написать стихотворение на актуальную для творческой интеллигенции тему: «Александр Александрович, напишите стих — Вот Вы сказали мне: “Ничего не пишу и не могу писать: гнет такой!“ Напишите это стихом. Вы пришли за паспортом на площадь, пальцы у вас были завязаны, просили паспорт выдать — старый пропал. Курили тоненькую папиросу, а я не помню, зачем пришел и что просил, только помню, через силу стоял у стола и ждал, когда попрошу» (Неизвестный фельетон Блока 1920 г. (Творческая рукопись) / Вступ. статья и публ. И. Е. Усок // Литературное наследство. Кн. 5. С. 6).

С. 7. ...я теперь тут узнал за границей ~ для русского-то — пустыня. — Ср. с письмом молодого писателя-«серапиона» В. Познера к Ремизову от 19 октября 1921 г.: «Ничего не пишу. И, кажется, не случайно. Вне России писать нельзя, а о другом не стоит. Не правда ли? <...> нельзя писать о голоде, когда сыт, о холоде, когда тепло. Я боюсь, что не буду больше писать. Александр Александрович умер, Николая Степановича расстреляли. Здесь хуже. Я как-то спросил у Тэффи, как живут здесь русские писатели. — Побираемся. И, действительно, как-то духовно побираются. Они уже ничего хорошего не напишут. Простите, что я Вам так откровенно пишу: Вы петроградский, Вы поймете» (Цит. по: Обатнина Е. Р. А. М. Ремизов и «Серапионовы братья» (к истории взаимоотношений) // «Серапионовы братья» в собраниях Пушкинского Дома: Материалы. Исследования. Публикации / Авт.-сост. Т. А. Кукушкина и Е. Р. Обатнина. СПб., 1998. С. 176).

Это хорошо, что на Смоленском... — Блок был похоронен на Смоленском кладбище 10 августа 1921 г. О похоронах поэта см.: Бекетова М. А. Воспоминания об Александре Блоке. М., 1990. С. 200—201; Андрей Белый. О Блоке / Вступ. статья, сост., подгот. текста и коммент. А. В. Лаврова. С. 449—453. В сентябре 1944 г. останки поэта вместе с останками остальных членов его семьи перезахоронили в некрополе «Литераторские мостки» на Волковом кладбище. См.: Максимов Д. Memoria о перенесении праха Ал. Блока // Литературное обозрение. 1987. № 5. С. 65—66.

...и никто-то вас не тронет, не позарится на вашу домовину... — Домовина — гроб. Ремизов вспоминает квартирные неурядицы последних лет жизни Блока. Опасаясь последствий декрета «О вселении семейств красноармейцев и безработных рабочих в квартиры буржуазии и о нормировке жилищных помещений», утвержденного Петросоветом 1 марта 1918 г., А. Блок предпринял ряд усилий, чтобы избежать «уплотнения» своей квартиры. Зато в квартиру матери Блока А. А. Кублицкой-Пиоттух, которая проживала в одном доме с сыном, подселили матроса, оставшегося в памяти соседей, под именем Шурка. О «квартирной проблеме» Блока в 1918—1919 гг. подробнее см.: Галанина Ю. Е. «...В доме сером и высоком у морских ворот Невы»// Труды Государственного музея истории Санкт-Петербурга. Вып. IV. Музей-квартира А. Блока: Материалы научных конференций. СПб., 1999. С. 26—27.

С. 7. ...и Марью Федоровну беспокоить. — Актриса, гражданская жена М. Горького Мария Федоровна Андреева (1868—1953) в 1919—1921 гг. была комиссаром театров и зрелищ Петрограда, заместителем наркома просвещения по художественным делам, заведующей петроградским ТЕО Наркомпроса. Ремизов неоднократно обращался к ней за помощью в бытовых вопросах.

...со всякими трудовыми повинностями... — Об одной из таких «повинностей» Блока упоминала М. А. Бекетова: «Среди лета ему пришлось участвовать в театральной работе по разгрузке дров. Он исполнял ее охотно и с легкостью выгрузил свою долю — три четверти куба дров. Даже странно подумать, что это было за год до его последней болезни» (Бекетова М. А. Воспоминания об Александре Блоке. С. 189).