Том 7. Дневники
Шрифт:
Пяст говорил, что так лучше, чем я рассказывал, и указал на совпадение ритма моего лейтмотива («Радость — Страданье одно») с его (в его «опере»): «Фея, Коринна, Любовь».
Александра Николаевна Чеботаревская: Бретань — как родная страна, «откуда у вас сила», «вклад в русскую словесность», давно не приходилось читать такой вещи, опасность заглавия, прозрачность, стиль (вместе с Мейерхольдом).
Разумник одобрил и ушел без чаю, торопился к себе в Царское Село, сказал: «Поговорим в „Сирине“».
Соловьев В. Н.
– о достоинствах первого акта, начало слов графа оценил.
Бонди —
Много говорили о втором акте. Маме понравилось больше, чем когда я читал им с тетей.
Милая тихо хозяйничала, всех угощала, относилась ко мне нежно.
4 февраля
Телефоны, письма (Тыркова, Л. Я. Гуревич, Сытин, Ремизов). Иванов-Разумник указывает, что сцена, где Алискан становится на плечи Бертрану, может быть воспринята публикой как ростановская («Сирано до Бержерак»).
5 февраля
Разумник (в «Сирине»). Может быть, слишком часто: «Как ночь прекрасна». Соображения о «трагедии» и «драме» (рождение человека и смерть человека). Если так, то не все ли — трагедия? Например, «Пятая язва» (не говоря о Достоевском). Дело трагика — почувствовать трагедию во всякой человеческой драме (даже в упавшем на голову кирпиче, в случайно раздавившем автомобиле). Когда это будет почувствовано, понятие «драмы» в том смысле, как оно испоганено во второй половине XIX века (т. е. «кончается плохо»), — околеет. Слово «брат» (в звательном падеже) — не слишком ли по-русски?
Телефон с А. М. Ремизовым и с Румановим. О «Сирине» (с А. М. Ремизовым) — «обновить», прибавить крови, уже застывает (мама). Руманов сообщает, что Мережковские поехали из Парижа на Ривьеру.
6 февраля
Телефон с Философовым.
Днем — у мамы. О Жене, ее опасения. Вечером — с милой в кинематографе.
7 февраля
Одна из годовщин. В 7 ч. 25 м. вечера (поезд) моя милая поехала в Житомир.
Вечером — у мамы (тетя, Женя, Ю. М. Бонди, В. Н. Соловьев, Н. Бычков). У мамы — припадок. Разговоры о кружке.
8 февраля
Днем — мама у меня.
9 февраля
Утром — телеграмма от милой: «Доехала благополучно, господь с тобой, Люба». Скучаю. Днем — телефон с А. М. Ремизовым, зашел к маме. Вечером — «Садко» в «Музыкальной драме». Ничего нет нужнее музыки на свете; омытый ею, усталый. Там встретил милую Ольгу Качалову с мужем (Владимирский), который из красавца брунета превратился в рамолика, отчего стал милее. Болтали в антрактах. Господь с тобой, милая.
10 февраля
Четвертая годовщина смерти Мити. Был бы теперь 5-й год.
Третья годовщина смерти В. Ф. Коммиссар-жевской.
Только музыка необходима. Физически другой. Бодрость, рад солнцу, хоть и сквозь мороз.
Пора развязать руки, я больше не школьник. Никаких символизмов больше — один, отвечаю за себя, один— и могу еще быть моложе молодых поэтов «среднего возраста», обремененных потомством и акмеизмом.
Весь день в Шувалове — снег и солнце — чудо! Обедал у мамы, тетя, вечером пришел туда Женя. В 10 час. вечера все ушли, у мамы опять очень болит спина.
Обиженное письмо от А. Белого. Милая, где ты теперь? Господь с тобой.
11 февраля
День значительный. — Чем дальше, тем тверже я «утверждаюсь», «как художник». Во мне есть инструмент, хороший рояль, струны натянуты. Днем пришла особа, принесла «почетный билет» на завтрашний Соловьевский вечер. Села и говорит: «А „Белая лилия“, говорят, пьеска в декадентском роде?» В это время к маме уже ехала подобная же особа, приехала и навизжала, но мама осталась в живых.
Мой рояль вздрогнул и отозвался, разумеется. На то нервы и струновидны — у художника. Пусть будет так: дело в том, что оченьхороший инструмент (художник) вынослив,и некоторые удары каблуком только укрепляютструны. Тем отличается внутренний рояль от рояля «Шредера».
После того я долго по телефону нашептывал Поликсене Сергеевне аргументы против завтрашнего чтения. В 12 часов ночи — звонок и усталый голос: «Я решила нечитать». — Мне удается убеждать редко, это большая ответственность, но и радость.
После обеда посидел у мамы. Вот мысли, которые проходили сегодня в мозгу, отдыхающем, работающем отчетливо (от музыки и Шувалова).
Женя.Я просто не понимаю его грамматики.
Его фразы никакне связаны с предшествующими им фразами. Мама говорит о мозговом недостатке. Может быть. Утешительно одно: Женя ничего не завивает вокруг себя, все его отталкивают, он чист и подлинен, и то, чего он не умеет сказать, следовательно, подлинно.
А. Белый.Не нравится мне наше отношение и переписка. В его письмах — все то же, он как-то не мужает, ребячливая восторженность, тот же кривой почерк, ничего о жизни, все почерпнуто неиз жизни, из чего угодно, кроме нее. В том числе это вечное наше «Ты» (с большой буквы).
Почему так ненавидишь все яростнее литературное большинство!Потому что званых много, но избранных мало. Старое сравнение: царь — средостенная бюрократия — народ; взыскательный художник — критика, литературная среда, всякая «популяризация» и пр. — люди. В ЛИТЕРАТУРЕэто заметнее, чем где-либо, потому что литература не так свободна, как остальные искусства, она не чистое искусство, в ней больше «питательного» для челядиных брюх. Давятся, но жрут, питаются, тем живут.