Том 7. Дядя Динамит и другие
Шрифт:
— Ни за что на свете! Ты был отвратительным ребенком. Вроде яйца всмятку. Да, вижу, она ничего… Крестный тебя благословляет, если это нужно. Куда вы поедете после свадьбы?
— На Ямайку.
— Дороговато.
— Да, говорят.
— Вообще, как у тебя с деньгами? Дела вроде бы хороши, но на семью хватит?
— Все в порядке. Вы знаете галерею Бендера?
— В каком смысле «галерею»?
— Картинную.
— В жизни не слыхал.
— На Бонд-стрит. Небольшая, но в самом лучшем стиле. Я теперь — партнер Джо Бендера. Делать ничего не надо, просто я вложил деньги, тетя оставила.
— Все?
— Почти все.
— Не прогадал?
— Нет. Джо — деловой человек. Роговые очки, то-се. Разбогатеем.
— Это кто говорит?
— Гадалки. Джо затеял большое дело. Вы слышали о Робишо?
— Нет.
— Такой француз. Из барбизонцев. [3]
— И что же?
— Идет в гору. Так всегда с этими французами. Джо говорит, при жизни еле крутятся, а потом — слава и слава. Когда-то Ренуара продавали по пять франков, а посмотрите сейчас! Чтобы его купить, надо продать фамильные бриллианты. Вот так и Робишо. Года два назад его бы даром не взяли, а сейчас начинается бум. Джо продал вчера его картину за такие деньги!
3
Барбизонцы — французские художники середины XIX века, писали ландшафты и жанровые сцены. Никакого Робишо среди них нет.
— Дураков много. А кто ее купил?
— Вы не поверите. Мой будущий дядя. Галли недоверчиво фыркнул.
— Герцог?
— Да.
— Не верю.
— Почему?
— Он картин не покупает. Открытка с видом — это еще туда-сюда.
— Наверное, принял за открытку. Во всяком случае, купил.
— Странно. Напился?
— Вроде нет. Я спрошу.
— Не стоит. Ты говоришь, бум?
— Цена поднимается. Галли покачал головой.
— Все равно не понимаю. Про другого я бы подумал, что это — спекуляция, но твой дядя Аларих деньгами не рискует. Нет, напился. Кто же это? — спросил Галли, услышав телефонный звонок, и вышел в переднюю, оставив Джона с мыслями о прекрасной Линде.
Ухаживал он за ней долго и осторожно, объяснился — внезапно, в такси, отвозя домой из гостей, и счастье его омрачалось тем, что они толком не поговорили.
Сейчас он думал о том, насколько Линда выше тех жалких девиц, в которых он считал себя влюбленным, и благодарил ангела-хранителя за хорошую работу. Тут Галли вернулся.
— Какое совпадение! — сказал он. — Это мой брат Кларенс, он тоже говорил про Данстабла. В замке Бог знает что творится. Моя сестра Конни привезла из Америки подругу, для Кларенса этого бы хватило, а тут еще герцог с племянницей. Приезжают послезавтра. С племянницей… это не твоя Линда?
Джон очень удивился.
— Линда ничего не говорила.
— Когда?
— В такси.
— Не знала, наверное. Он ей потом сказал.
— Мы собирались пойти в кафе часа в два.
— Раньше не увидитесь?
— Я занят в суде. Кто-то на кого-то наехал.
— Что ж, значит, в кафе не пойдете. Я тоже собираюсь в замок. Как-никак, брат зовет на помощь.
Глава третья
Чтобы доехать до Маркет Бландинга, откуда добираются к Бландингскому замку, надо прибыть на Паддингтонский вокзал — и в одиннадцать двенадцать следующего дня Галли курил у входа в купе, удовлетворенно оглядывая любимый перрон.
Любил он его за утонченную тишину, столь отличную от суматохи вокзала Ватерлоо. Здесь, словно в соборе, царил мир. Поезда пыхтели сдержанно; носильщики поспешали куда-то с учтивостью второстепенных министров; сторожа, если свистели, то почти неслышно; и даже какой-нибудь коккер-спаниель, возвращающийся в Вустершир или Шропшир, откладывал лай до дома, чувствуя, что здесь это — дурной тон.
Однако вскоре оказалось, что змеи проникают и в этот изысканный рай. Один из них, с моржовыми усами и большим пакетом, шел по перрону, отгоняя, как мух, мужчин с таксами и женщин в английских костюмах. Завидев его, Галли юркнул в купе и прикрылся журналом.
Но тщетно. Никто еще не сумел избежать Алариха, герцога Данстаблского.
— Так и думал, что это ты, — сказал герцог. — Года два не виделись.
— Какие годы!
— Э?
— Я хотел сказать, как я рад тебя видеть!
— А!
— Кларенс говорил, у тебя пожар.
— Да. Провода загорелись.
— И ты едешь в Бландинг.
— Не выношу Лондон.
— Конни приютила бездомного?
— Э?
— Пригласила тебя в замок? Герцог засопел, он обиделся.
— Что ты говоришь! Я позвонил и сказал, что приеду.
— Вон что!
— Странно, что она там. Я думал, ответит Эмсворт. Почему она приехала, не знаешь?
— Понятия не имею.
— Прихоть. У женщин так всегда. Ну, через неделю передумает. А ты зачем едешь?
— Кларенс зовет.
— Зачем?
— Не знаю. Может, прихоть?
— Очень возможно. Он еще помешан на этой свинье?
— Он к ней привязан.
— Слишком жирная.
— Ему нравится.
— Он ничего не понимает. Душевнобольной. Хуже Конни. Все рехнулись. Вот Конни, вышла замуж за человека, который похож на испанский лук. Мои племянники женились черт-те знает на ком. А племянница? Пришла вчера домой, поет, хихикает. Сегодня ей надо быть в суде, свидетелем, она позже поедет. Ты разбираешься в картинах?
— Не слишком. Говорят, ты одну купил.
— Кто говорит?
— Верный человек.
— Что ж, он прав. Называется ню, сам знаешь. Такая голая баба на зеленом берегу. Француз нарисовал.
— Надеюсь, тебе сказали, что он — мастер, обмакивавший кисть в бессмертие?
— Э?
— Ладно, замнем. Так всегда говорят со случайными покупателями.
Усы взметнулись, герцог обиделся.
— Случайными? Ну, знаешь! Сказать тебе, почему я это купил?
— Давай.
— Ты знаком с таким Траутом?
— Нет. А что?
— Американец. Уилбур Дж. Траур. Как у них говорится, хлыщ. Встретились в клубе, разговорились, и он сказал, что очень любит жену. Слабоумный.
— А что такого?
— Ну, будет здоровый человек это говорить?
— Будет, тебе. Кто перед тобой устоит?
— Это верно. Так вот, любит жену. Третью. Или четвертую?.. Неважно. Они недавно развелись, а он ее любит. Плакал в коктейль, можешь себе представить! Здоровый тип, а плачет. Когда-то играл в футбол за Гарвард или там Йейл, все его знали. Рыжий такой, нос — на сторону, это от футбола или жена двинула. Миллионер. Это — от отца, тот ворочал чем-то в Калифорнии.