Том 7. Дядя Динамит и другие
Шрифт:
— Она тебе очень подходит, — сказала леди Констанс. Герцог с этим согласился.
— А уж для нее такой брак!.. Он согласился и с этим.
— Почему бы тебе не пойти в библиотеку? Она читает.
— Пойду.
— Она очень обрадуется.
— Конечно. Ну, я пошел. А ты не ходи, чего ты там не видала?
Галли пришлось изменить планы. Он не показал Линде Гилпин тисовую аллею, они расстались после исключительно короткой беседы: она вернулась в замок, он пошел к обиталищу Императрицы, чтобы увидеть лорда Эмсворта. Беседа расстроила его, и он слабо надеялся, что брат ему что-нибудь подскажет,
По своему обычаю, лорд Эмсворт опирался на перила или, точнее, висел на них, словно мокрый носок, держа при этом огромную картофелину.
— Кларенс, — сказал Галли, — я очень расстроен.
— Какая жалость, — сказал учтивый граф, переводя взгляд с чемпионки, поедавшей белки и углеводы со вкусом, который вызвал бы одобрение у Вольфа-Лемана. — Опять Конни?
— Нет, не Конни. Мой крестник.
— Не знал, что у тебя есть крестник.
— У меня их много. Приятелям не откажешь… А вообще я их люблю, особенно этого. Я тебе не помешал?
— В чем?
— Вот, ты держишь картошку.
— А, это для нее! Хотел ей дать.
— Дай. А потом слушай меня.
— Спасибо. Так ты говорил, ты будешь кого-то крестить?
— Ничего подобного. Он уже взрослый, и у него беда. Лорд Эмсворт огорчился.
— Дать денег? С удовольствием, с удово…
— Спасибо, Кларенс, денег ему не надо. Это любовные дела. Помнишь, ты мне звонил? Он был у меня и рассказывал, что хочет жениться.
— Правда?
— Правда. На Линде.
— Кто это Линда?
— Ты ее видел. Она здесь гостит. Такая, с голубыми глазами.
— А, да, гостит! Она не связана как-то с Аларихом?
— Племянница.
— И выходит за твоего крестника?
— Так он говорил. Он ее очень любит, и получалось, что она любит его.
— Они любят друг друга? — вычислил лорд Эмсворт.
— Вот именно.
— А когда свадьба? — перепугался граф. — Цилиндр надеть надо?
— Не беспокойся.
— Ты думаешь, Конни уступит?
— У нее не будет случая.
— На эти школьные выпуски она непременно заставляет.
— Свадьбы не будет, ты пойми!
— А ты говорил, будет.
— А Линда говорит, нет.
— Ну, ей виднее. Спасибо и на том. Дело не в цилиндре, дело в воротничке…
— Разреши докончить, Кларенс.
— Пожалуйста, мой дорогой, пожалуйста!
— Спасибо. Сейчас я повел ее в тисовую аллею. Но не довел. Я говорю: «Хотел бы пожелать вам счастья». Она удивляется. Я объясняю. Тут она холодно на меня смотрит, словно я ее оскорбил неприятным словом, и говорит: «Вам кажется, что я собираюсь замуж за этого гада? Нив коем случае. Если его переедет автобус, я буду петь, как соловей». Может быть, слова не те, но дух — тот самый. Я расстроился. Возможно, я слишком чувствителен, но мне показалось, что она на него сердится. Девушки способны рассердиться из-за сущих пустяков. Был у нас в «Пеликане» такой Пондерби — Лапа Пондерби мы его называли, от «Полая лапа», у него куда-то уходил весь ром, — так вот, он хотел жениться на укротительнице змей, которая носила своих подопечных в плетеной корзинке. Однажды, когда он ужинал с ней в подвальчике после представления, длинная зеленая артистка полезла по его ноге, и он дал ей по носу хлебной палочкой. Он объяснил, что змеи всегда выводят его из себя, но невеста разорвала помолвку и вышла замуж за жонглера. А возьмем несчастного
История несчастного Палки была одной из лучших, он много раз ее рассказывал, но сейчас ему это не удалось. Лорд Эмсворт странно закричал, указывая куда-то трясущимся пальцем. Галли ничего особенного не видел — прекрасную свинью не сразил удар и не унесла на небо огненная колесница. Мирная по природе, она была еще спокойней, чем всегда.
— В чем дело, Кларенс? — обиженно спросил он, ибо от внезапного испуга прикусил язык.
Лорд Эмсворт ответил не сразу, и то — дрожащим голосом:
— Картошка!
— Что с ней такое?
— Вон, лежит. Она ее не съела. Она их очень любит. Наверное, больна.
— Послать за врачом? — поинтересовался Галли. — Или за полицией? А может, вызвать войска?
— Да, позвони врачу, Галахад, — благодарно ответил лорд Эмсворт. — Я не могу оставить ее одну. Бидж знает номер. Пожалуйста, иди скорее.
Еще в старые пеликанские дни кто-то верно сказал о Галахаде, что удар, сокрушающий других, оставляет его равнодушным, как рыбу на прилавке. Однако к Биджу он шел невеселый, думая о том, что размолвка между Линдой и Джоном — не из тех, какие можно уладить поцелуем и флаконом духов. Джон сделал что-то особенное и, видимо, разбил все надежды на этот брак.
Легко ли видеть это любящему отцу? Нет, нелегко; и, подходя к замку, он был печален. Вообще он твердо верил, что самые темные тучи в конце концов рассеются, но сейчас подозревал, что у туч — другие планы.
Размышления его, уже в холле, прервал оклик. Сестра стояла в дверях янтарной комнаты, и он подумал о том, как похожа она на статую Свободы.
— Иди сюда, Галахад.
Галли никогда не искал бесед с ней, тем более — теперь; а потому ответил:
— Не могу, спешу.
— Меня это не интересует, — возразила леди Констанс. — Мне надо с тобой поговорить.
— Хорошо, только побыстрей. Императрица не ест картошку. Кларенс чуть не плачет. Иду звонить врачу.
Он проследовал за ней в янтарную комнату, сел в кресло и стал протирать монокль, что вызвало фразу: «О, Господи, перестань ты!»
— Что именно?
— Вертеть это мерзкое стекло.
Галли понял, что сестра — примерно в том настроении, в каком бывали Клеопатра и Боадицея, [5] когда все шло наперекосяк, и решил не сдаваться. Одно из его правил гласило: «Если Конни бушует, садись ей на голову». Такую политику он постоянно рекомендовал и брату, но успеха не имел.
5
Боадицея (I в. до Р. X.) — царица одного из британских племен, возглавившая неудачное восстание против римлян.
— Почему «мерзкое»? — достойно спросил он. — Им восхищаются лучшие люди, скажем — продавцы заливных угрей. Что с тобой, Конни? Для чего ты меня звала?
— Чтобы поговорить о Ванессе Полт.
— И на том спасибо. Очень мила. Просто прелесть.
— Несомненно. Ты полагаешь, что прелестных женщин. должен развлекать только ты?
— Все моя вежливость.
— Что ж, на сей раз можешь ею поступиться. Другим тоже хочется побыть с Ванессой,
— Ты имеешь в виду Данстабла?
Леди Констанс раздраженно вздрогнула, словно статую Свободы укусил москит, прилетевший с флоридских топей.