Том 7. Стихотворения

Сологуб Федор Кузьмич

«Нашу неподвижность бранью не клейми:…»

Нашу неподвижность бранью не клейми: Нам коснеть в пещерах, созданных людьми. Мы не можем выйти, мы не смеем жить; Много здесь предметов — нам их сторожить. Чтоб не веял ветер, солнце бы не жгло, Да воды проворной к ложу не текло. С человеком долго мы вели войну, — Человек ли скован, мы ль в его плену? Весела ль, грустна ли вражеская речь, — Надо ждать решенья — и врага стеречь.

«Рассвет полусонный, я очи открыл…»

Рассвет

полусонный, я очи открыл, Но нет во мне воли, и нет во мне сил. И душны покровы, и скучно лежать, Но свет мой не хочет в окне засиять. Докучная лампа, тебя ли зажечь, Чтоб взоры направить на мёртвую речь? Иль грешной мечтою себя веселить, Приникнуть к подушке и всё позабыть? Рассвет полусонный, я бледен и хил, И нет во мне воли, и нет во мне сил.

«Я жил как зверь пещерный…»

Я жил как зверь пещерный, Холодной тьмой объят, Заветам ветхим верный, Бездушным скалам брат. Но кровь моя кипела В томительном огне, — И призрак злого дела Творил я в тишине. Над мраками пещеры, Над влажной тишиной Скиталися химеры, Воздвигнутые мной. На каменных престолах, Как мрачные цари, В кровавых ореолах Мерцали упыри. Безумной лаской нежить Во тьме и тишине Отверженная нежить Сбиралася ко мне. И я как зверь скитался В кругу заклятых сил И скверною питался, Но смерти не вкусил.

«Не трогай в темноте…»

Не трогай в темноте Того, что незнакомо,— Быть может, это — те, Кому привольно дома. Кто с ними был хоть раз, Тот их не станет трогать. Сверкнёт зелёный глаз, Царапнет быстрый ноготь,— Прокинется котом Испуганная нежить. А что она потом Затеет? Мучить? нежить? Куда ты ни пойдёшь, Возникнут пусторосли. Измаешься, заснёшь. Но что же будет после? Прозрачною щекой Прильнёт к тебе сожитель. Он серою тоской Твою затмит обитель. И будет жуткий страх,— Так близко, так знакомо, Стоять во всех углах Тоскующего дома.

«Суровы очи у дивных дев…»

Суровы очи у дивных дев, На бледных лицах тоска и гнев. В руке у каждой горит свеча. Бренчат о пояс два ключа. Печальный, дальний путь избрав, Они проходят средь влажных трав, Среди колосьев, среди цветов, Под тень надгробных крестов. Пророчат что-то свеч лучи, Но что пророчат, о том молчи.

«В село из леса она пришла…»

В село из леса она пришла, — Она стучала, она звала. Её страшила ночная тьма, Но не пускали её в дома. И долго, долго брела

она, И тёмной ночью была одна, И не пускали её в дома, И угрожала ночная тьма. Когда ж, ликуя, заря взошла. Она упала, — и умерла.

«Холодная, жестокая земля!..»

Холодная, жестокая земля! Но как же ты взрастила сладострастие? Твои широкие, угрюмые поля Изведали ненастье, но и счастие. Сама ли ты надежды родила, Сама ли их повила злаками? Или сошла с небес богиня зла, Венчанная таинственными знаками, И низвела для дремлющей земли Мечты коварные с обманами, И злые гости облекли Тебя лазурными туманами?

«Я живу в тёмной пещере…»

Я живу в тёмной пещере, Я не вижу белых ночей. В моей надежде, в моей вере Нет сиянья, нет лучей. Ход к пещере никем не виден, И не то ль защита от меча! Вход в пещеру чуть виден, И предо мною горит свеча. В моей пещере тесно и сыро, И нечем её согреть. Далёкий от земного мира, Я должен здесь умереть.

«О сердце, сердце! Позабыть…»

О сердце, сердце! Позабыть Пора надменные мечты, И в безнадёжной доле жить Без торжества, без красоты; Молчаньем верным отвечать На каждый звук, на каждый зов, И ничего не ожидать Ни от друзей, ни от врагов. Суров завет, но хочет Бог, Чтобы такою жизнь была Среди медлительных тревог, Среди томительного зла.

«Есть правда горькая в пророчестве…»

Есть правда горькая в пророчестве: Ты должен вечным быть рабом. Свобода — только в одиночестве. Какое рабство — быть вдвоём. Свершить ли хочешь пожелания, — Свободные всегда одни. Венчай тиарою молчания Твои отторженные дни. Но бойся, бойся воплощения Твоей надежды и мечты: Придут иные вожделения, И сам окаменеешь ты.

«В первоначальном мерцаньи…»

В первоначальном мерцаньи, Раньше светил и огня, Думать-гадать о созданьи Боги воззвали меня. И совещались мы трое, Радостно жизнь расцвела. Но на благое и злое Я разделил все дела. Боги во гневе суровом Прокляли злое и злых, И разделяющим словом Был я отторжен от них.

«Что мы служим молебны…»

Что мы служим молебны, И пред Господом ладан кадим! Всё равно непотребны, Позабытые Богом своим. В миротканной порфире, Осенённый покровами сил, Позабыл он о мире, И от творческих дел опочил. И нетленною мечтою Мировая душа занята, Не земною, иною, — А земная пустыня — пуста.