Том 9. Лорд Бискертон и другие
Шрифт:
Язык казался сейчас Джорджу клубком шерсти, с которым вдосталь наигрался котенок. Огромными усилиями он расправил два-три главных узла, чтобы произнести хоть что-то.
— Клянусь тебе… — начал Джордж, настолько увлекшись эмоциями, что даже пылко вскинул кулак клуне.
Молли замурлыкала от наслаждения. Она просто обожала смотреть на него, когда он бывал особенно смешным, а уж смешнее, чем сейчас, он еще никогда не выглядел.
— Клянусь тебе чем хочешь, я в жизни не видел этой чертовой девицы!.
— А она прекрасно тебя знает!
— Для
— Ты уверен? Может, просто забыл о ней?
— Клянусь, — повторил Джордж, удержавшись в последнюю секунду, чтоб не прибавить — «этой луной!». — Если хочешь знать…
— Да! Очень-очень!
— Так вот, я думаю — она ненормальная. Совершенно безумная особа!
Молли решила, что мучение длилось достаточно долго. Девушки с поразительной точностью умеют рассчитывать время пытки. Мучения в меру мужчинам на пользу — они подстегивают их, позволяют поддерживать активную и энергичную форму. Но слишком много — это тоже перебор.
— Джордж, бедняжечка мой! — проворковала она. — Неужели ты хоть на миг мог подумать, будто я поверила хоть единому слову из того, что она наговорила?
— Что! Ты не поверила?
— Конечно, нет!
— Молли! — Теперь Джордж аккуратно взвешивал слова. — Ты самая милая… самая добрая… самая прекрасная, самая совершенная девушка на свете!
— Конечно. Видишь, как тебе повезло!
— Ты ведь сразу поняла, что она — сумасшедшая! Сразу раскусила, что она одержима какой-то манией…
— Ничего я такого не поняла! Сначала я совсем растерялась, но потом пришел папа и сказал, что исчезло мое жемчужное ожерелье.
— Твое жемчужное ожерелье? Исчезло?!
— Девица стащила его. Она воровка. Разве ты еще не понял? Все подстроено, и очень хитро. По-другому заполучить его она не могла. А вот так, ворвавшись, крича всякую чепуху, она, естественно, отвлекла внимание от свадебных подарков. Потом притворилась, будто хлопнулась в обморок на стол, схватила ожерелье и быстренько сбежала. Никто даже и не догадался, что же произошло на самом деле.
Джордж присвистнул. Кулаки у него сжались. Он враждебно уставился на куст в горшке, точно тот нанес ему личное оскорбление.
— Если я когда-нибудь встречу эту…
— А вот мама, — расхохоталась Молли, — все еще говорит, будто ты знал ее и ее история — правда, а ожерелье она стянула по пути. Забавно, а?
— Забавно, — горько заметил Джордж, — не то слово. Из-за твоей мачехи я хохочу без остановки, с самого начала. Она заслуживает, чтоб ей как следует дали дубинкой по голове. Если хочешь знать, что я думаю об этой заразе, об этой каре небесной, которая ухитрилась прицепиться к вашей семье и отравить всем жизнь, позволь мне начать с того, что… Однако сейчас не время…
— И правда. Мне пора возвращаться.
— О, нет!
— Да. Надо ехать домой и упаковываться.
— Упаковываться?
— Возьму только один чемодан.
Вселенная вокруг
— То есть — ты что же, уезжаешь? — упавшим голосом выговорил он.
— Ну да! Завтра.
— О, Господи! Надолго?
— Навсегда. С тобой.
— Со?..
— Конечно! Разве ты не понял? Сейчас я еду домой уложить чемодан. Потом вернусь в Нью-Йорк, переночую в отеле. Завтра мы рано утром обвенчаемся и днем уедем. Совсем одни.
— Молли!
— Взгляни на эту луну. Сейчас ей полагалось бы светить в окошко нашего поезда.
— Да.
— Ну что же, завтра вечером луна будет не хуже! Джордж облизал губы. Что-то щекотало ему нос, а в груди разрастался непонятный нарост, затрудняя дыхание.
— А полчаса назад я думал, что никогда не увижу тебя.
— Пойдем, спустимся. Проводи меня до машины, — отрывисто сказала Молли. — Я поставила ее у дверей.
Они спустились по лестнице. Из-за эксцентричных повадок лифта Джорджу частенько приходилось подниматься и спускаться пешком, но только сейчас, впервые, ему бросилась в глаза особенность, отличающая ее от всех других лестниц в многоквартирных домах. Эта была увита розами и жимолостью, на ней вовсю распевали птицы, чего, собственно, не бывает в многоквартирных домах. Странно… И все же, как он незамедлительно понял, так и должно быть!
Молли забралась в свой автомобильчик, а Джордж высказал то, что давно уже вертелось у него на языке.
— Не понимаю, зачем тебе вообще торопиться.
— Как это зачем? Надо упаковаться и уехать до возвращения мамы.
— Так что, эта черте… твоя мачеха в Нью-Йорке?
— Да. Поехала в полицию.
До этой минуты Джордж относился к Нью-Йорку как к городу особенному. В частности, ему очень нравилось, как через уличные плитки пробиваются сейчас фиалки, — но, услышав эту новость, он обнаружил, что город утратил частицу очарования.
— О, она в Нью-Йорке, вот как?
— Сейчас, наверное, едет домой.
— А может, у нас еще есть время пойти куда-нибудь и наскоро пообедать? Уютненький такой, маленький обед в каком-нибудь спокойненьком ресторанчике…
— Господи, нет! Мне и так уже надо поторапливаться. — Молли пристально взглянула на него. — Джордж, милый, ты умираешь от голода! Я вижу. Ты такой бледный и измученный. Когда ты ел последний раз?
— Ел? Когда ел? Не помню уж.
— А что ты делал после скандала?
— Я… Ну, прошелся немножко. Потом сидел в кустах, надеялся, вдруг появишься ты. А потом, наверное, отправился на станцию и сел в поезд.
— Бедняжечка ты мой! Ступай и сейчас же поешь.
— Почему я не могу поехать в Хэмстед с тобой?
— Потому что не можешь.
— А в каком отеле ты остановишься на ночь?
— Пока не знаю. Но непременно перед этим загляну на минутку к тебе.
— Что, сюда? Ты заедешь сюда?
— Конечно.
— Обещаешь?
— Да, если ты сейчас же пойдешь и пообедаешь. Ты совсем бледный.