Томек в стране фараонов
Шрифт:
Скала оказалась затоплена водами искусственного озера Насера, возникшего в результате возведения большой плотины. В результате Вади Халфа — цель их путешествия — находилась уже в Судане. Пока к перрону не подошел желто-красный поезд с кондиционированием, они вспоминали первое время своего пребывания в Африке. В просторном купе все вздохнули с облегчением. Если бы не тщательно закрытые окна с голубоватыми стеклами, наши герои чувствовали бы себя, как в Европе. Два случайных попутчика, британские офицеры, оказались очень симпатичными и предупредительными людьми, особенно по отношению к Салли.
После двух часов езды поезд остановился. Новицкий выглянул в окно. В совершенно пустынном месте стояло несколько белых конической формы кирпичных бараков с черными верхушками. Иных строений нигде не было видно. Люди, собравшиеся около поезда, действовали очень умело, споро справившись с разгрузкой. Новицкого очень заинтересовали емкости с какой-то жидкостью, которые выгружали из багажного вагона. Вернувшись, он поделился своими соображениями со спутниками.
— Может, это ямайский ром? — подозрительно громким шепотом спросил он.
Оба англичанина расхохотались, один из них объяснил:
— Нет, это всего лишь вода. В Нубийской пустыне через каждые 75 километров построены такие станции. И лишь на каждой шестой есть природный водный источник. А сюда воду привозят только на поезде.
— Неплохо это англичане придумали, — одобрительно закивал Новицкий.
— Дальше дорога станет гораздо приятней. Пройдя по пустыне, в Абу Ахмед поезд выйдет к Нилу, минует пятую, затем, перед Хартумом, шестую катаракту и через Бербер достигнет конечной станции, — дополнил рассказ второй офицер.
— Все вместе составит около девятисот километров, — сказал Смуга.
Этот обмен сведениями окончательно сломал барьер отчуждения. Британцы представились. Капитан Томас Блейк и поручик Александр Гордон возвращались из отпуска в свой родной гарнизон в Хартуме.
Когда путники представились друг другу, один из офицеров заметил:
— Прошу прощения, но ваши фамилии как-то странно звучат, даже трудно их произнести.
— Естественно, — улыбнулся Смуга. — Мы — поляки.
— Поляки? Ну-ну… И каким же ветром вас сюда занесло? — удивился Гордон.
— Это долгий рассказ.
— Вы знаете, что встреча для меня особенно приятна, потому что в моих жилах течет польская кровь. Моя мать родилась во Франции, но ее отец был поляком. Так что по дедушке я ваш соотечественник.
— Нам это тоже приятно, — Новицкий, тем не менее, принял это известие довольно сдержанно.
— Раз уж мы затеяли этот разговор, я могу еще сказать, что меня интересует история миссионерства. Известно ли вам, что первым папским посланником в Центральной Африке был поляк, Максимилиан Рылло? [133]
133
Максимилиан Рылло (1802—1848 гг.) — миссионер. После изгнания иезуитов из России в 1820 г. — пастырь заключенных в Риме. Позднее трудился в Бейруте, где основал азиатскую христианскую коллегию.
— Что вы говорите? — Новицкий никак этого не ожидал. — Опять наши!
— Мужественный человек был этот Рылло, — продолжал Гордон. — До этого он действовал на Ближнем Востоке и так досадил туркам, что они приговорили его к смерти, а правитель Египта, Ибрагим Паша, считал Рылло своим личным врагом и назначил цену за его голову.
— И Рылло, зная об этом, приехал в Египет?
— Да, это ведь так по-польски, — улыбнулся Гордон. — Попросил аудиенции у Ибрагима и начал со слов: «Я знаю величие твоей души и потому пришел к тебе добровольно». Его слова произвели такое громадное впечатление, что правитель дал экспедиции разрешение на выезд в Хартум.
— Тогда путешествовать было гораздо труднее, чем сейчас, — вставил Вильмовский.
— Нечего и сравнивать. Путешествия на лодке и верблюдах длились пять месяцев. Рылло достиг Хартума, но умер там от истощения в феврале 1848 года.
— Как вы прекрасно знакомы с его биографией, — Вильмовский не скрывал удивления.
— Да потому что я живу в Хартуме уже много лет и несколько раз был на его могиле. Рылло похоронили в садах миссии.
— Этот миссионер внес немалый вклад в историю этой земли, — резюмировал Вильмовский.
— Жаль, что нам он мало известен, — добавил Смуга.
Поляки с трудом скрывали свое волнение. Наверное, они были обречены каждый раз, когда до них дойдет весть о разбросанных по разным материкам поляках, внутренним взором видеть Томека, то, как он с энтузиазмом впитывает в себя информацию.
Чтобы не поддаваться унынию, все с благодарностью приняли приглашение Блейка пройти в вагон-ресторан.
— В поезде даже есть вагон-ресторан? — не мог поверить Новицкий.
— Ха! И еще какой! — ответил Гордон и, склонившись к уху моряка, шепнул:
— Там точно есть ром!
— Вот это мне подходит! — обрадовался Новицкий.
Обильный, из семи блюд ужин был подан на столиках, покрытых белыми скатертями. Обслуживал, демонстрируя просто невероятную почтительность, черный официант в необычной униформе. В центре Африки все почувствовали себя так, будто оказались в современнейшем парижском ресторане.
Однообразно текло время: сон, еда и основное развлечение — разговоры. Если бы они были одни, все крутилось бы вокруг одной темы — «фараона». Присутствие британцев позволяло немного отвлечься, забыться.
Тем для бесед хватало. Как-то Смуга завел разговор о тех кровавых событиях, которые происходили в Судане. Смуга с самого начала был заинтригован фамилией одного из офицеров и теперь решил, что настал момент, когда можно задать личный вопрос:
— Прошу прощения, но вы не родственник «того» Гордона?
— Нет. Не имею ничего общего, — усмехнулся офицер. — Ну, за исключением того, что иногда извлекаю выгоду из того впечатления, которое производит моя фамилия, — добавил он шутливым тоном. — Особенно когда я представляюсь, она неизменно вызывает почтение.