Тонкая рябина
Шрифт:
Выяснилось, что ехать на пятнадцать дней можно было только на границу Карело-Финской АССР.
— Это даже лучше. Не так далеко от Ленинграда, да и не север, а северо-запад, — уже подписывая направление в политотдел погранвойск, сказал Карпов.
В политотделе его принял полковник, коротко и ясно доложивший Радину, чего хотят от писателей, едущих на границы, политотдел и пограничники:
— Объективного и верного отображения жизни, службы и условий, в которых оберегают границы наши люди. Никакой патетики-экзотики, только правду, суровую, честную.
Спустя два дня Радин прощался с ним.
— Мы выбрали для вас городок Бугач и сектор его погранработы. Там, как в капле воды, отражена вся сложная работа пограничников. Командир отряда — полковник Четвериков, знающий, боевой и очень толковый человек. Держите с ним тесную и постоянную связь. Всего доброго, — напутствовал Радина полковник.
Ночью Радин выехал в Петрозаводск, откуда должен был направиться в Бугач.
«Вот тебе и юг, вот тебе и море», — выходя из вагона поезда в Бугаче и оглядывая низенький вокзал, подтрунивал над собой Радин.
Здесь был конец железнодорожного пути, дальше, в сторону Финляндии, шли шоссейные и проселочные дороги.
— Прошу извинить. Вы писатель товарищ Радин? — беря под козырек, остановил его молодой лейтенант в погранформе.
— Так и есть, я Радин, — сказал писатель.
— Разрешите познакомиться: лейтенант Иванов, мне поручено встретить вас, товарищ писатель, и отвезти в гостиницу, — учтиво сказал пограничник.
— Спасибо. Как говорится, рад и знакомству, и встрече, — пожимая руку офицеру, ответил Радин.
Они вышли на вокзальную площадь, где их ожидал военный автомобиль.
Гостиница была очень неказистой. Двухэтажный, вытянувшийся вдоль улицы дом, подъезд с помпезной вывеской «Бристоль».
«Почему „Бристоль“, а не „Ливерпуль“ или „Глазго“?» — поднимаясь по узкой, не очень чистой лестнице, подумал Радин.
И номер, в который они вошли, был прост и скромен. Пол еще блестел от суконок недавно побывавшего здесь полотера. Стол, шкаф, три стула, диванчик были еще новы, а постель на кровати, подушки и одеяло — безукоризненной чистоты.
— Умывальник в конце коридора. Чай пить можно здесь, обед, ужин и завтрак внизу, — пояснил коридорный. — А захотите здесь, можно принести и сюда, — с добродушной улыбкой добавил он.
«Провинция», — подумал Радин.
— Нет, зачем же, я буду есть внизу, в зале, со всеми.
— Располагайтесь, отдохните. Через час я зайду за вами, — сказал лейтенант и вышел вместе с коридорным.
«Прямо гоголевский тип», — опять нелестно отозвался про себя о коридорном Радин и, вынув из чемодана мыло, пасту и зубную щетку, пошел мыться. Ровно через час за ним зашел лейтенант Иванов, и они направились в штаб отряда.
Город был невелик, очень старомоден и чем-то напоминал писателю уездные города прошлого столетия, описанные Писемским и Чеховым.
Это было интересно, как и все новое, открывающееся ему в захолустном городке. На перекрестке оглушительно вещал громкоговоритель. Прямо на улице сапожник, на виду у всех, чинил обувь. Изредка проезжали машины, а возле горсовета стояли три-четыре пролетки. На головах извозчиков красовались смешные, давно забытые в столице, суконные колпаки, слегка напоминавшие цилиндры опереточных простаков. Всюду возле домов были скамейки, завалинки или аккуратно спиленные пни для сиденья. Возле тротуара свободно бродили козы, куры копались в пыли, а чуть поодаль находился вокзал, откуда доносилось пыхтение паровозов.
— Кинотеатр «Прогресс», — вслух прочитал Радин.
— У нас их здесь три, — не без гордости сказал лейтенант, — а во-он, в том большом доме, Дворец культуры. Там и театральный зал.
Они прошли мимо дома, над входом которого висело объявление: «В среду, 14 мая, прибывший из Петрозаводска лектор по культобразованию тов. Кулешов прочтет антирелигиозную лекцию на тему: Был ли Христос и настанет ли когда-нибудь конец света».
По улице проехал конный пограничник, прогромыхал грузовик, пыля, прошли фуры. Один из извозчиков мелкой рысцой обогнал их. «Милая провинция!» — еще раз отметил Радин.
— А вот и штаб отряда, — сказал лейтенант. Радин увидел отдельно стоящий двухэтажный дом, возле которого прохаживался часовой и стоял автомобиль. Трое пограничников вышли из здания. Из-за угла вырвался мотоцикл с коляской и, обогнав их, остановился у подъезда дома. Часовой, проверив пропуска, откозырнул им, и они вошли в штаб.
— Очень рад вашему приезду. Я уже три дня жду вас, — поднимаясь с места, сказал полковник.
— Полковник Четвериков, — отрекомендовался он, — а вы писатель Радин? Что ж, милости просим. Сделаем все, что нужно. И здесь, и на границе, и на заставах. Гостите, сколько захочется. Знакомьтесь с людьми, с их жизнью, работой, а потом опишете. Я знаю, что вы хороший писатель и сумеете все изложить как надо, — радушно сказал полковник.
— А вы читали мои книги? — спросил Радин. Полковник развел руками.
— Правду сказать, нет. Здесь у меня столько забот и хлопот по отряду, что газеты и то лишь вечером читаю… Но я много о вас слышал. У меня жена любительница книг, читает все, что есть в городе. Журналы всякие выписывает. Как узнала, что Радин к нам едет, обрадовалась. Хороший… известный писатель, говорит.
— Ну, это она уже перехвалила меня, — смущенно улыбаясь, сказал Радин. — Просто писатель, какой уж там известный.
— Владимир Александрович, освоитесь тут, ознакомитесь с работой, непременно приходите к нам. Посидим вместе, пообедаем, познакомимся ближе. А жене, знаете, как приятно будет? Читала книги, хвалила их, и, на тебе, сам писатель — живой и здоровый. Ну, как не радоваться такому делу! — весело говорил Четвериков.
— Спасибо, как-нибудь непременно побываю у вас, — пообещал Радин.
— Ну, а теперь говорите, что вам нужно. Как вы устроились в гостинице?
Хорошо. Через день-два поеду на границу, туда, куда порекомендуете.