Тонкая рябина
Шрифт:
— А почему именно с нее? — поинтересовался Радин.
— Она самая ближняя от нас. И командир заставы, и солдаты — народ бывалый. И условия там, если заночуете, подходящие.
— Хорошо. Когда разрешите ехать?
Полковник засмеялся.
— Ну, прямо как в строю. Сразу видать военного. А когда хотите. Водитель дорогу знает, заставы предупреждены. Примут, как дорогого гостям.
— Можно сегодня?
— Можно и сегодня. Шофер с машиной прикомандированы к вам. Адъютант штаба позвонит на 7/9.
— Через день вернусь, — подумав, сказал Радин.
— И обязательно зайдите к нам. Познакомитесь с женой, пообедаем, поговорим о всяком. А у жены есть к вам и просьба, — прощаясь, сказал Четвериков.
— Спасибо. Зайду обязательно, — вспоминая не очень лестный отзыв Вейконена, сказал Радин.
— Она просит, если можно, на книге вашей… вот уж, извините, забыл, как называется, написать несколько слов…
«Что-то вроде повинности, — уже на лестнице засмеялся Радин, — но… в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Отбуду и это».
Радин работал над материалами Моунсунда. Рядом с бумагами на столе стоял стакан с чаем и белая булка. Он сделал глоток, другой и почувствовал нудную, щемящую боль в зубе.
«Выпала пломба или что другое? — с неудовольствием подумал он, отодвигая стакан. — Да есть ли тут порядочный зубной врач?»
Вошедший к нему лейтенант Иванов разрешил его сомнения.
— У нас прекрасные врачи. Да вы идите в санчасть. Там как раз принимает Софья Аркадьевна. Она в пять минут поможет вам.
В приемной сидел молодцеватый майор, лет тридцати семи, с широким скуластым лицом и маленькими пронзительными глазами.
Дверь кабинета приоткрылась, и вышел, придерживая щеку рукой, лейтенант.
— Входите! — раздалось за дверью, и майор вошел в кабинет.
— Здравия желаю! — усаживаясь в кресло, поздоровался он. — Майор Климко, не признали, Софья Аркадьевна?
— Здравствуйте, я помню вас. Вы были недавно у Григория Васильевича? Что болит?
Через полуоткрытые двери был слышен их разговор.
— Да вот тут, верхний зуб… пломба выскочила… Я даже не заметил, как это случилось.
— Откройте шире рот, зуб крайний, надо тщательно осмотреть его, — начала было врач, но неожиданно сказала: — Вы, майор Климко, совсем недавно пили водку и, желая, по-видимому, заглушить ее запах, заели чесноком?
— Самую малость, всего 200 граммов, Софья Аркадьевна, а чеснок, это только с колбасой был…
— Прошу вас прийти на прием завтра. Я лечить вас сегодня не буду, — решительно сказала врач.
— Почему так? — с удивлением, все еще сидя в кресле, спросил Климко.
— Ничем вам помочь не могу, майор. Нужен анестезирующий укол, а вы пили водку…
— Ну и что, самую ж малость, Софья Аркадьевна, — сказал Климко.
— Не могу, не имею права. При уколе спирт может вызвать кровотечение, словом — до завтра.
Майор медленно поднялся.
— Да как же так, Софья Аркадьевна? Ведь я ж приехал с заставы… 65 километров на машине трясся и вдруг… завтра. Да кто ж мне разрешит два раза подряд сюда из-за зуба приезжать?
— Это уже ваше дело, но если и в следующий раз приедете с запахом водки, доложу начальству:?
Майор, криво ухмыляясь и пожимая плечами, вышел из кабинета.
— Следующий, — услышал Радин женский голос сквозь полуоткрытую дверь. Он вошел и остановился у дверей, не зная, что ему следует делать. Две женщины в белых халатах — одна с повязкой, другая с белым докторским пирожком на голове смотрели на него. Было видно, что его отличный штатский костюм, незнакомое лицо и вообще нездешний вид удивили их.
— Простите… я к зубному врачу… у меня вот, специальное разрешение, — протягивая направление, выданное лейтенантом, сказал Радин, несколько смущенный. Да и было от чего смущаться. Большие, ясные, чуть продолговатые глаза врача с любопытством смотрели на него. Из-под колпачка виднелись золотистые волосы.
— Вы Радин?.. Писатель Радин, автор «Саломеи» и пьесы «Ожидание»?
— Да. А вы знаете мои вещи? — удивился Радин.
— Знаю. Я в прошлом году смотрела в Ленинграде «Саломею», она не понравилась мне, а «Ожидание» я люблю… даже храню ее в своей библиотеке. Будем знакомы, я Четверикова Софья Аркадьевна, муж говорил мне о вашем приезде, — и она протянула ему руку.
— Вы… супруга полковника Четверикова?..
— Да. А вы, я вижу, удивлены, вероятно, никак не предполагали, что «ведьма», как меня тут зовут некоторые, — она улыбнулась, — окажется не такой уж ведьмой?
Радин все еще озадаченно смотрел на нее.
— Да нет, я просто не знал, что… что вы… — он запнулся.
— Ничего, ничего. Из сказок мы знаем, что не все ведьмы с клюкой и седыми волосами, с одним зубом во рту, бывают и другие. Вот я из тех.
Владимир Александрович, садитесь в кресло.
Когда он уходил, Софья Аркадьевна сказала:
— Как только вернетесь из поездки на заставу, позвоните мне вот по этому телефону. И я, и мой муж будем рады, если вы проведете с нами вечер.
Радин пожал ей руку и не спеша направился к себе.
И в этой провинциальной глуши такая одухотворенная красота, такое изящество линий… Непостижимо, как она может жить с заурядным, ничем не примечательным человеком?
Эти мысли не покидали его.
— Да что это я, в самом деле, — наконец обозлился он, — не хватает, чтобы еще влюбился здесь, в этом медвежьем углу, в чужую жену, — но полностью освободиться от впечатления, произведенного «ведьмой», не смог.