Тонкий холод. Книга баллад

Ильин Сергей

Детство во время болезни

1. Сцена ночной полночи посреди детской комнаты

В лунном свете занавескаразыгралась на стене —с явью связь особо вескав задыхающемся сне.Смутный страх вокруг витаетнапряженней льнет листва,и насколько глаз хватает —сцена полночи мертва.Но скорей мелькают тени,чуть раздвинулась стена,там – волшебные ступенив тайники больного сна.

2. Игрушки и книги

К полночи дети все спят, —лишь в живом беспорядке игрушки,точно устав от игры,на пол беспечно легли.Свинка и кот в сапогах,паровозик и плюшевый мишка, —в темный глядят потолок,думая думу свою.Все они вспомнить хотят,цепенея в дремотном забытьи,кто был тот странный колдун,память отнявший у них.Утро наступит – и вновьоживут они в детских ручонках, —только все та же печальв лицах останется их.Тонкую эта печальвы прочтете на лицах у взрослых,если когда-то детьмичасто болели они.Сводит, как видно, болезнь,что для жизни не очень опасна,жителей разных миров:скажем, вещей и людей.Встречу такую никтодо конца своих дней не забудет,воссоздавая еев памяти чуткой своей.Вот только прочих путей,чтоб вернуться к былому общенью,как ни старайся, мой друг,нам не дано отыскать.Разве что книги еще:те, что в детстве во время болезни —скрасить чтоб долгий досуг —так мы любили читать.

3. Биографическая справка

В детстве я часто болел. Разумею, конечно, простуду.Слабость. И больно глотать. Насморок. Кашель. И жар.Выйти нельзя погулять. Только форточка настежь открыта.Солнышко светит вовсю. И апрельские тают снега.Слышно журчанье ручьев. Они странную грусть навевают.С ней и ложусь я в постель. Засыпаю на пару часов.Снова в окошко смотрю. Там волшебный сгущается сумрак.В дымке синеют снега. И спокойней опять на душе.Лампу включаю. Беру дальше – в руки любимую книгу.Чудо привносит она в мою детскую жизнь. В чем оно?Раньше, конечно, не мог его даже я близко осмыслить.Да и теперь мне слова не так просто к нему подобрать.Может, случилось все так, что предчувствие жизни тоскливойв провинциальной глуши безразмерных российских пространствв детскую душу вошло. А болезнь была только лишь повод.Может, с другой стороны, той болезнью рожденные сныдверь приоткрыли в стене. И ту дверь на всю жизнь я запомнил.Не на одних только снах, как на петлях, та держится дверь!В книгах любимых к ней путь. Если в то, о чем вы прочитали,верите вы всей душой, то всегда вы войдете в ту дверь.Я в нее часто входил. Всего чаще во время болезнив детских и ранних годах. Что увидел тогда я за ней?Это резонный вопрос. На него я мог так бы ответить:прежде всего я узрел, что мне странником быть суждено.Или простым языком говоря: я рожден эмигрантом.Но здесь политики нет. Здесь повыше присутствует смысл.Кажется, в том состоит он, что найти мне по жизни общину:будь то родная семья или в духе собратьев союз,где, как в тарелке своей, я себя бы почувствовал – этобыло заказано мне. И как будто бы раз навсегда.Типов общенья не счесть. Но из каждого рано иль поздно,и не по воле своей – точно бес щекотил мне ребро —осуществляя судьбу, эмигрировать мне приходилось.Это почти как закон: кто однажды родные края —и без разумных причин – непонятно зачем, но покинул,будет по жизни любой ареал иногда покидать.Правда, пристанище он тоже втайне отыскивать будет —то, о чем можно сказать: вот родной и последний мой дом.Жаль только то, что за ним он бежать будет вечно и присно:так черепаху не мог быстроногий догнать Ахиллес.Даже не верится, что в моем детстве во время болезни,точно в кармане ключи, залегали от жизни моей.

4. Ключ от шкатулки

Есть в детском возрасте тайна одна:годы спустя узнается она.В море случайно уроненный ключвысветит так вдруг полуденный луч.Ключ тот на дне нам вовек не забыть:что как он может шкатулку открыть?Много в шкатулке той чудных вещей —но скрыл шкатулку песок, как Кощей.Ключ лишь на илистом камне блестит —сердце при виде его в нас теснит.Снова по жизни подводит стезяк миру, в который вернуться нельзя.Два в ситуации этой пути:но по которому лучше пойти?Можно из моря тот ключик достать,да заодно и ларец поискать.Можно, к нему повернувшись спиной,молча проститься с морской глубиной.Пусть в первом выборе бездна пуант,мне лично ближе второй вариант.Горько – не правда ли – осознавать,что дверцу в детство должны открыватьмы ключом памяти? больше никак…но раздражителен этот пустяк.Память – не жизнь, как не свет один луч:выброшу в море я памяти ключ.Пусть со шкатулкой на дне он лежити – морю синему принадлежит.И разве только простудный недуг —с давних времен неразлучный мой друг —коротко снова меня посетив —чтоб убедиться, что я еще жив —дверцу ко дням моим лучшим, былыммне приоткроет ключом запасным.

Моя хорошо состарившаяся мама

Молодости человек так не рад,как ему страшен под старость распадтела, как храма бессмертной души.И вот тогда все средства хороши,чтобы прочувствовать тела распадтак, словно ты ему чуточку – рад.Я это в точности мог наблюдать,видя, как возраст стал маме под стать.В зеркале взгляды однажды сошлисьнаши, читатель, теперь – улыбнись:жизни пошло ей на пользу бардо —общность явилась с Марлоном Брандо.Прежде и мысли о сходстве такомбыть не могло – никогда и ни в ком.Мама моя патриоткой была.Также работницей славной слыла.Много имела хороших подруг.Узок был, правда, семьи ее круг.Муж – и отец мой – ушел из семьи.С ним и все братья и сестры мои:их – нерожденных – прикончил развод.Крепче семьи оказался завод,ибо отец приучился там пить.Многих непьющих он смог пережить.Мама иную имела мечту,видя предельную в ней красоту:жить в центре города – и только тамфору легко даст всем прочим мечтам.Каждый, кто вырос в родимом совке,знает об этом жилом тупике.Видел я часто – пока не подрос —скольких испортил квартирный вопрос.Только покинув родную страну,смог подарить я вторую веснумаме, свершив нелегальный обмен, —и как бы крошечный стал супермен.Но – шутки в сторону, а без менямама жила б до последнего дняв дачной окраине, где так хорошвоздух, который она ни во грошставить упорно не склонна была,и – девяносто с лихвой прожила.Я же давно на чужбине живуи – второй родиной землю зову,где родился – в городке Эйзенах —он – «мое все». Кто? Конечно же, Бах.Не удосужилась мама моясъездить туда, где с семьей живу я,втайне желая понравиться тем,кто с перестройкой давно стал никем.Да, изменилась Россия-страна,но диссонансом, как прежде, сильна.Режет контраст нестерпимо нам слух:это и есть сокровенный наш дух.Подвиг великий нам легче свершить,чем в тишине и достоинстве жить.И не усвоим мы западный свет,ибо у нас чести в мелочи нет.Может, конечно, с другой стороныне понимаем родной мы страны:так, как состарилась мама моя,вряд ли сумею состариться я.Что тогда проку от мыслей моих,если мне трудно достоинство ихчуждых распаду чертами лица,точно печатью, скрепить до конца?Снова смотрю я на маму мою:родины автопортрет узнаю.Тех, разумеется, сталинских лет:много в них мрака, но есть в них и свет.Трусость там есть, но она так сродниробости, всякой лишенной брони.Свету от свечки та робость близка,ибо в ней нет ничего – свысока.Если характер без острых углов,то принимает и власть он без слов.Это мне в маме, я должен сказать,самое трудное было принять.Сжиться с покорностью может любовь?Или нужна ей горячая кровь?Этот вопрос, что страшней гильотин,русским и задал маркиз де Кюстин,нож им нам в самое сердце вонзя.Вот только, к счастью, ответить нельзяопределенно вполне на него.Я это понял лишь после того,как пригляделся внимательно к ней:в зеркале к старенькой маме моей.Как хорошо постарела она!и как вдруг явственно стала виднапрежде не видная в теле – душа.Этим-то старость ее хороша!Многое дал бы я, чтобы узнатьи про маркиза предсмертную стать:как его тела свершился распад,был ли ему он хоть чуточку рад,и сохранил ли он образ лица,в коем достоинство есть до конца.

Маленький сын от первой жены

Не правда ль: малыш наш явился из сказки?не знает никто туда путь!украл он у мамы лазурные глазки,и стражу сумел обмануть.Недаром с тех пор он так жалобно плачет —он слышит погоню во сне:то конница гномов за стенами скачетв глубокой ночной тишине.Их юный король справедливо разгневан,рассержена грозная рать,клянутся смешным, хоть и грозным напевомназад беглеца отобрать.Все ближе их топот: быть может с рассветомнастигли б они малыша —но, к счастью, во сне, беспокойством согретом,все мамина чует душа.А кражу ту мама давно уж простилаи, видя то, тучи мрачней,к соседним кроваткам король, как Аттила,игрушечных гонит коней.

Отец

Я прожил с отцом совместночертову дюжину лет,прежде чем после разводаисчез в семье его след.И что же? все эти годыкак будто я счастлив был,а пуще всего партейкив шахматы с ним не забыл.Обычно поздно и пьянымон возвращался в наш дом:что значило то для мамы —понял я только потом.Зато за игрой сраженьеи с ним мужской разговор:два главных отцовских даразапомнил я до сих пор.А все потому, что большене мог или не хотелмне дать он – ведь в жизни многокуда поважнее дел.Но может, и сам я тожелучшего не заслужил:я это теперь лишь понял,когда почти жизнь прожил.Ведь странно так получилось:в родном без любви гнездемне было весьма комфортно —почти как рыбе в воде.Значит, с отцом мы похожии каждый друг другу далсвободу: дар самый главный —то, о чем каждый мечтал.Свобода та – друг от друга:когда между визавиесть родственная привычка,но нет никакой любви.И вся наша связь по жизни,как в шахматах ход конем:как он во мне не нуждался,так я не нуждался в нем.Но если б меня спросили:хочу ль другого отца,то спору меж «за» и «против»не было бы и конца.Однако отцу заменуи в мыслях я не искал,но с рамкой и без портретаскитаться по жизни стал.Хотя… я тоже надеюсь,что он, честь семьи храня,сходное принял решеньеи в отношеньи меня.

Самая большая удача в жизни

Как же, о господи, мне повезло!недругам тайным как будто назлолучшую тещу ты мне подарил.Чем я подарок такой заслужил?Двух дочерей – и прекрасных онавырастила совершенно одна:грации женской двойной экспонат —я на одном из них даже женат!Спорить я с тещей могу обо всем,взгляды не сходятся наши ни в чем.Стоит же взгляд мне на ней задержать,оба улыбку не можем сдержать.Так что все споры не стоят гроша:в нашей улыбке вся наша душа!Этой улыбки – добрейшей насквозь —нет в наших лицах, когда мы – поврозь.Правда, чтоб зятем скучнейшим не стать,тещу люблю я подчас испытать.По гороскопу она – Скорпион:тот, кто в своей правоте убежденныне и присно, во веки веков, —вот ведь у тещи характер каков!И потому – как внимательный зятьдолжен я с грустным лицом ей сказать,что вот опять, мол, ошиблась она.В краску тотчас, как от рюмки вина,мой возмущенный войдет визави:даже давленье подскочит в крови.Станет немножко неловко и мне:что же я так бессердечен к родне?Снова я к теще моей подойду —с нею другой разговор заведу.Будем о дочках ее говорить,и – как непросто ей было прожитьжизнь, что нелегкой, но славной была:все в ней припомнить она бы могла,с Фаустом вместе сказав: «Хорошажизнь, ибо в каждом мгновеньи – душа».Все бы я дал, чтобы то же сказатьмог и о жизни своей ее зять.

Гномы

Средь нас были странные дети,что в детстве хотели остаться, —и вздумали помыслы эти,как в сказке, от них отделяться.Им грустно казалось смиритьсяс серьезностью будней житейских —куда как приятней резвитьсяв привольных полях Елисейских!Там демоны, люди и богитанцуют, играют на флейте,а здесь мамы с папами строги,как будто и не были дети.Там нет ни рожденья, ни смерти,там жители в юность одеты,и даже заядлые чертисияют там радостным светом.И как под удобным предлогомспектакль покидают в антракте,покинули мир – но пред богомпредстали в решающем акте.И что же: похожим на хохотсквозь щель в преисподнюю дверцы,а может на ангельский шепот,идущий от самого сердца,сказал им таинственный Голос:«Я в лоно Мое не приемлюдо срока не вызревший колос:вернитесь на грешную землюи снова живите, как дети,хоть облик и будет ваш жуток,не ангелам быть же в ответеза ваш неразумный поступок!Я сделаю смерть недоступнойдля вашего малого роста —но с жизнью, как страсть, неотступной,бороться вам будет непросто!Идите и сказку вернитедушою черствеющим людям,и жертву собой принесите:за это мы вас и рассудим».Изрек – и вот бывшие дети,что мило под солнцем резвились,в невиданных прежде на светеволшебных существ превратились,и – гномами разными стали,и так же, как люди, старели,и жить, вероятно, устали,но смерти найти не умели.Лишь ножкой стучали о ножку,да глазками злобно косили,когда мимо них по дорожкелюдей на плечах проносили.И глядя с враждой безыскуснойна бледную в лицах их краску,все думали с завистью грустной,что скрылись те в лучшую сказку.

Наши меньшие братья

1. Собака и библейский змей

Она остановилась посреди моста,меня обнюхивая робко, но и страстно,возбуждена струной от носа до хвоста:хозяин ей издалека кричал напрасно.По существу и я весьма доволен был,играя где-то роль востребованной вещи, —к мирам иным в душе разыгрывая пыл,самим себе же втайне мы и рукоплещем.Я думаю, что в нас чужой собачий взглядначало сверхприродное разнюхать хочет, —метафизически сомнительный обряд,зато он наше самолюбие щекочет!Подозревает верно этот славный песшанс в людях над своей возвыситься природой, —но прежде разрешить они должны вопрос,что нужно понимать под дьявольской породой.Да, змей библейский здесь имеется в виду,а также женщина, и рай, и близость бога, —они стояли и стоят в одном рядукак стражи вечные заветного порога.Все дело в том, что тишину, покой и свет —тройное рая неотъемлемое свойство —осиливает в нас, как книгу интернет,по поводу чужого пола беспокойство.Оно как было, так и есть тот самый змей,но жить не может без него любовь земная,и все же… все же, друг, их связь ты не посмейназвать реальностью как такового рая.Животным чужды тишина, покой и свет,а вот изнанку змея знает и собака, —нет, все-таки каков божественный сюжет:а что как человек и поведет ее из мрака?Увы! как бы возвышен неба ни был вид,его в мужчине облик женщины осилит, —не всякой, правда, но лишь той, что пробудитв нем змея, а вот тот его и обескрылит.Библейский змей, поверьте, и никто другойживые существа воистину сближает,а тихий свет – для нас возвышенный изгой —нас изредка и для проформы посещает.Сие постиг и пес немного погодя,меня как следует со всех сторон обнюхав,во мне, как ожидалось, близко не найдянад ним уж слишком возвышающихся духов.Так и расстались мы на памятном мостубез тени мысли о возможной новой встрече:похоронил я в сердце светлую мечту,хотя о сожалении не может быть и речи.Мечта моя: необратимо предпочестьпокой и свет – соблазну женскому и змею,а то, что этот странный выбор в мире есть,я вряд ли доказать кому-нибудь сумею.И потому я судьбоносной назовуту встречу с существом родным, четвероногим:мне кажется, что я с тех пор чуть-чуть живусознаньем слов родства – «от бога» и «убогим».Самой земной природой сделанный акцентна всех наших людских амбициях тщеславныхи, может быть, пока удобнейший моментпонять, что мы с животными совсем на равных.